что бросила деньги в сумку — потом разберусь.
Во-вторых, письма. Ну с этим понятно, примерно такого я и ожидала. Письма тоже ушли в сумку.
В-третьих, там была тетрадь. В сумку.
Вроде всё? Когда я уже собралась уходить, случайно нащупала там ещё что-то. Мешочек. Небольшой, примерно с мою ладонь мешочек.
Вытащила его. На ощупь что-то твёрдое. Тесёмки были сильно стянуты, так что развязала я их с трудом.
И удивилась.
В мешочке было золото. В смысле золотые изделия.
Воровато оглянувшись, мешочек я тоже спрятала в сумку.
Так. Теперь надо закрыть на ключ и поскорее валить отсюда.
Дома я принялась готовить обед — скоро ребята вернутся из школы. Поставила вариться суп, поставила опару на пирожки, а сама раскрыла сумочку.
Деньги! Это была пачка по 200 и по 500 рублей. Я пересчитала — 10 тысяч. Ого. Для этого периода времени довольно значительная сумма. Почему Любаша её прятала в абонентском ящике? И главное — от кого?
Неужели от Ричарда? Мне кажется (да что там, я уверена), что подворовывает именно он.
Кстати, как придёт, нужно поговорить с ним. Я думала, что это Анжелика проблемная. Но я ошибалась. Поэтому заняться Ричардом нужно срочно. И даже очень срочно.
Письма были от Виталика Н. и интереса особого у меня не вызвали. Хотя полистаю на досуге, вдруг там есть дата, когда Виталик освободится из тюрьмы, и возникнет риск, что он заявится сюда. Нужно быть готовой к любой неожиданности.
Кстати. Если он еще там посидит, придётся-таки написать ему письмо и отшить. Почерк у Любы не очень сложный, так что подделать смогу.
Тетрадь оказалась дневником Любаши.
Вау! Это же просто праздник какой-то! Личный дневник моей предшественницы! Хоть буду знать, что и как. А то совершенно ничего не понимаю. И боюсь трёх моментов: когда вернётся Пётр Иванович Скороход с северов и обнаружит, что его супруга изменилась и резко постарела. Ещё боюсь родителей Любаши. Рано или поздно в деревню ехать придётся. И это будет провал. Если Анжелика и Ричард не особо обратили внимание на изменения с Любой, потому что почти не контактировали с нею, находясь в состоянии перманентной партизанской войны. То уж любины родители сразу всё поймут. И ещё боюсь Любиных подруг.
Так что дневник придётся читать в первую очередь. Я мальком пролистала — почти полностью исписанная мелким убористым почерком общая тетрадь на девяносто шесть листов.
Но ничего, как-нибудь помаленьку осилю.
Я в своё время «Улисс» Джойса осилила. Причем с комментариями. Но это не относится к делу.
Вечером начну читать дневник.
Когда наступила очередь мешочка, я раскрыла запутавшиеся тесёмки и высыпала украшения на покрывало дивана. И мысленно присвистнула.
А что, неплохо так упакована была Любаша. Четыре дутых золотых перстня, два кольца — одно с продолговатым массивным «рубином», второе — с маленьким аметистиком. Три пары серёжек. Одни тоже с «рубинами» (вероятно это в комплект к кольцу), остальные — просто золотые. Две цепочки (увы, обе длинные. А я люблю короткие, чтобы было видно кулон если две пуговички на рубашке расстёгнуты. И брошь. Брошь была некрасивая, аляповатая какая-то.
Неплохо так.
Пока я игралась со свалившимся любиным наследством, пришел Ричард. Хорошо, успела хоть суп сготовить.
— Ричард, садись ешь. Через двадцать минут будут пирожки. — сказала я и поставила тарелку с супом перед ним.
А затем села напротив, дождалась, пока он доест и посмотрела ему в глаза:
— А теперь рассказывай, — сказала я.
Глава 11
Ричард поднял на меня удивленные глаза и сразу же опять уткнулся в тарелку. Я молчала. И Ричард молчал. Повисла томительная длинная-предлинная пауза. Так как тарелка была пустая, Ричард немного пострадал над ней и, наконец, с мучительным вздохом сказал:
— Что?
Я ответила:
— Всё.
— Что всё? — спросил он удивлённым тоном.
— Рассказывай всё.
— О чём рассказывать?
— Ты знаешь о чём.
— Не знаю, — независимо буркнул Ричард и начал вставать из-за стола.
— Мы не закончили. Сядь, пожалуйста, — в моём голосе проскользнули лёгкие металлические нотки (если надо, я умею).
Ричард с демонстративным вздохом сел и внимательно уставился в стену, противоположную от меня, повернувшись ко мне практически спиной.
— Так и будешь молчать? — спросила я.
Ричард промолчал.
— Да уж, не думала, что ты настолько малодушный, — сказала я, допустив в голосе нотки презрительного сожаления.
— Почему это я малодушный? — взвился Ричард.
— Ричард, не заставляй меня думать, что это трусость. Давай будем считать, что ты просто мягкотелый хлюпик, малодушный из-за детского возраста. А то трусость я не переношу органически, — сказала я и встала, — ладно, раз так, не волнуйся и иди в свою комнату, малыш. Поиграйся там в кубики. А повзрослеешь, приходи, поговорим.
Я вышла из кухни, оставив ошеломлённого и изрядно озадаченного Ричарда переваривать ситуацию.
В дверь поскреблись, когда я как раз гладила назавтра блузку.
— Открыто! — сказала я, продолжая гладить перед блузки (и особенно тщательно у воротничка).
Вошел Ричард.
Я перевернула блузку и стала гладить спинку.
— Я это… — сказал он, — поговорить.
Я догладила спинку и принялась за правый рукав.
Ричард мялся у двери.
Я принялась за левый рукав.
— Тётя Люба… — протянул он.
— Что? — неласковым тоном спросила я, не прекращая гладить.
— Давайте поговорим?
— Я занята, — сказала я.
К сожалению блузка уже была полностью выглажена. Но затем я решила погладить старую наволочку. Которую хотела выбросить на тряпки. Ну вот такая я непостоянная — взяла и внезапно передумала, да.
Наволочку я гладила долго