что корабли в данном случае нам никуда не уперлись. Пусть даже один из них – царская яхта. Да и вообще, чего вы все к Лапину клинья бьёте? Это мой комиссар. Я его вскормил. Растите своего, а этого не отдам!
Окончательно офигевший полкач пару раз мигнул, но потом, ухватившись за последние слова, с жаром произнес:
– Вы меня не так поняли! Нам Кузьма Михайлович совсем не нужен! Даже наоборот!
– Наоборот? Хм… то есть вы готовы чем-то пожертвовать, лишь бы Лапин остался у меня? Хорошо. Но у вас ведь ничего нет. Из всего списочного имущества за балансом только затрофеенный немецкий MG…
Хотел голосом Папанова добавить: «вы голодранцы», но посчитал это излишним, так как начальный запал Сагалаева уже прошел, и, похоже, он стал готов к конструктивному диалогу. Полковник тоже понял, для чего я всё это говорил, поэтому, грустно усмехнувшись, протянул:
– Да-а… Вы с Кузьмой Михайловичем друг друга стоите… – Морда у комполка уже не пылала свекольным цветом, и он спокойно продолжил: – Я ведь и раньше имел возможность послушать самых разных агитаторов. Но они вам обоим и в подметки не годятся. Истинно вам скажу – если таких, как вы, впустить к Антону Ивановичу и дать немного времени, то боевых офицеров у его превосходительства просто не останется…
Я сочувственно вздохнул в ответ:
– Что, много рапортов уже подали?
Сагалаев, вздохнув в ответ, мрачно посмотрел мне в глаза:
– Триста восемьдесят два. И это лишь те, кто твердо решил и кого не переубедить. Остальные еще в раздумьях. Но если они продолжат ходить на ваши «лекции» и если комиссар не перестанет нас посещать, то к Деникину вернутся единицы… Понимаю, что для вас это прямая выгода. Но и вы поймите меня. После такого мне, как командиру полка, останется лишь застрелиться. Ведь одно дело, когда распропагандированные нижние чины отказываются воевать, и совсем другое, когда офицеры, вот так, практически полным составом, готовы сменить сторону…
М-да… весело. Четыре дня назад (по моим сведениям) этих рапортов было двести девяносто. Неплохая тенденция. Всего неделя обработки в Севастополе и чуть меньше месяца здесь, а каков эффект! Но полковника надо как-то ободрить, а то у него настроение чересчур похоронное. Поэтому ответил:
– Что значит – «сменить сторону»? Они как были, так и остаются на стороне России. Да и вообще – сами подумайте: в ваш полк изначально пошли добровольцы, не испытывающие ненависти к своему же народу. И для которых понятие «долг» не является пустым словом. Миллионщиков среди них нет. Детишки знати с прочими мажорами тоже отсутствуют. То есть люди понимают, что воевать им надо не за свои капиталы и даже не за чужие дивиденды, а просто за Родину. Вот мы им эту возможность и дали. Да чего я тут распинаюсь – вы и сами это понимаете, потому что тоже из таких!
Полковник потер щеку:
– Тут вопросов нет. Меня пугает другое… – И увидев мой вопросительный взгляд, продолжил: – Судя по всему, мировая война скоро завершится. Ну еще несколько месяцев и всё… А вот что будет потом?
В недосказанности собеседника был свой резон. Он чувствовал обстановку и вполне резонно предполагал, что окончание войны с оккупантами вполне может означать начало гражданской войны. И ему было больно предполагать, что одни его сослуживцы станут с ненавистью стрелять в других. Но от этого никуда не денешься. Пострелять по-любому придется.
Хотя Жилин и его люди еще в семнадцатом сделал все, чтобы особо кровавой резни все-таки не было. Он успел выпнуть большую часть пленных чехов, убрав тем самым точки кристаллизации формирования антисоветских масс. Успел дать распоряжение о переводе золотого запаса страны в Москву. Успел провести целый ряд переговоров с авторитетными царскими генералами. Потом, правда, впал в кому, но тут особой вины Седого не было. Просто не ожидал он подобной прыти от партайгеноссе. Думал, внутренние разборки с пулей в виде аргумента попозже начнутся. Малость не угадал…
Зато как очухался после ранения, так сразу снова принялся за дело. И в результате отсутствия Брестского мира большевиков сейчас не держали за предателей России, с легкостью раздающих политые кровью предков земли. И это только внутри страны! В международные дела я особо не лез, но как понял из оговорок, там тоже все нормально. Мы-то, вон, до сих пор держим фронт и отвлекаем на себя силы немцев и их союзников. Пусть и мизерные, но отвлекаем. То есть формально Россия будет входить в число стран-победительниц. Но сдается мне, что основные битвы с членами Антанты на дипломатических фронтах нам еще предстоят после победы…
Только я малость отвлекся. Сейчас всех внутренние дела волнуют. Так вот, из-за того, что Советское правительство не считалось правительством предателей, у офицеров были практически равные варианты выбора стороны. А аргументация у тех, кто хотел сколотить белое сопротивление, сильно уменьшилась. И общая проводимая политика (за исключением периодически вылезающих идиотов типа «военной оппозиции») была направлена на нормализацию отношений со служивым людом. Причем последние месяца два это прямо наглядно видно. Ну а чего бы не нормализовать, если воля есть, понимание вариантов решения проблемы есть, деньги на это тоже есть…
И вот один из результатов этой самой политики сидит передо мной. Заранее страдает. Поэтому я поднялся, налил чаю из принесенного недавно самовара и, протягивая полковнику стакан (как положено – в подстаканнике), пожал плечами:
– Для профессиональных военных война не закончится никогда. И в «своих» пострелять придется. Это – да. Но там такие свои – что хуже немца. А в основном придется возвращать утраченное и наводить порядок. Причем в самое ближайшее время, а то вокруг просто пипец что творится. Украинские националисты на западе. Там же вольные поляки, которые будут жаждать урвать кусочек России. Англичане с ханами да эмирами в Средней Азии. Турки и немцы на Кавказе. Японцы на Дальнем Востоке. Ведь окончание войны вовсе не значит, что закончится «большая игра». И это еще не считая внутренних врагов типа того же Краснова.
Сагалаев отпил чая, слегка поморщился (ну кончилась у меня нормальная заварка!) и глухим голосом ответил:
– Сие понятно… Но ужасно себе представлять, как вчерашние однокашники и однополчане станут уничтожать друг друга… Вообще после февральской революции и особенно после сентябрьского переворота всё полетело кувырком. Разложение войск, зверства солдат… А тут еще и такое в офицерском корпусе…
Я возразил:
– А что, офицеры не люди? При последнем царе им было прямо запрещено интересоваться политикой. Вот они и жили, словно в вакууме, не вникая в окружающую обстановку. Что само по себе крайне глупо и особо чревато. Это ведь равносильно тому, что командир подразделения не будет владеть обстановкой в своей зоне ответственности. Со всеми вытекающими последствиями. Поэтому офицеры этими «неожиданными»