Читать интересную книгу Южная повесть - Антон Виричев

Наверно, я никогда не прощу себе то, что сделал за последние пять дней. И все-таки, я думаю, что это мое предназначение. Мы победили. Столько дней бесполезного противостояния с превосходящими силами французов, и вот — долгожданная победа. Мой Тулон. Черногория свободна. Когда я найду Марию, это сможет быть единственным оправданием. Но зато каким! Мария, Мария. Теперь это имя звучит для меня какой-то далекой мечтой, словно этого никогда и не было. Всегда мечтать о ней и никогда не видеть. Как мне ее найти?

Лист ее дневника, который я нашел в Белградской гостинице, когда уезжал в Россию.

Я рожу ребенка. Я узнала это сегодня от врача. Теперь нет никаких сомнений. У него будет моя фамилия, это точно. Он вырастет героем.

Это странно, я была в Херцог-Нови после пожара, заходила в свой старый дом, но мне было совершенно не жалко старых вещей, все мои талисманы сгорели, и я ничего не взяла с собой. Как-то гуляя по берегу Дуная, я заметила, как по реке плывет, прибиваясь к отмели, крошечный, с ладошку, кораблик. У кораблика были алые паруса. Я выловила его и взяла на руки. Искусно выточенные корма и нос, мачта. Он чертовски походил на те старые корабли, которые любили рисовать наши которские художники. Я не понимаю, откуда он взялся на Дунае, однако, я взяла его себе. Может быть, он принесет мне счастье.

Лист его дневника, который нашла царская полиция. Дата его написания неизвестна, однако, похоже, что это 1808 год.

Судьба улыбнулась мне, я все-таки узнал, что она жива и что у меня будет ребенок. Ребенок, которого я никогда не увижу и который никогда ничего обо мне не узнает, кроме того, что я принес в его дом позор. Несмотря на то, что после моей операции в Которе меня направили с повышением в состав посольской миссии в Белград — вести переговоры с турками. После того, как Сенявин разгромил их в Дарданеллах, в Средиземном море осталась только одна эскадра — русская.

В это же самое время русские подписали с Францией Тильзитский мир, по которому отвоеванная Которская бухта отошла под власть Наполеона. Это политика.

А ведь стремление к славе отнюдь не было главным мотивом. Нужен гораздо более сильный мотив, чтобы вот так просто предать все, что тебе дорого и отправиться к каким-то одному тебе понятным целям. К мнимой славе, мнимой мудрости, наслаждению самосозерцания. И мотив этот может крыться только в собственном непреодоленном страхе. То, что мы сделали, за меня и за того русского рыцаря мог сделать любой которец, любой черногорец, любой воевода, которому можно доверить пару сотен хороших бойцов. А таких в Черногории — полмиллиона, вместе с которым нас, русских, — уже 100 миллионов. Можно было направить и в Молунар, и в Кавач других, а самому сдержать обещание и выстоять, а может и умереть в этом городе, который стал родным. Но что-то не дало сделать этого, и что это было, как не судьба — ведь это самое простое и удобное объяснение, не так ли? Не мы ли несем ответственность за то, что сделано нами? Или этого хочет какое-то могущественное существо или закон, которому подчиняется весь этот мир и которому дела нет до того, что одна лишь маленькая деталь выпадет из мозаики, и восхищение сменится сожалением? Тоска по минутному счастью, по мигу, оставшемуся в нашей памяти, будет заставлять нас чувствовать себя живыми и надеяться на то, что когда-то там, через тысячу жизней, прожитых в страданиях и мучениях, в нищете и боли, в горе и предательстве, нашей разорванной душе будет дарован покой и право безучастно смотреть на копошащихся на земле людишек, на суету городов и размеренный быт деревни, на приливы и отливы, на крушения и новоселья, свадьбы и похороны — все тем же немигающим взглядом, словно тихие звезды на ночном небе. А может это и есть звезды?

Далее следы обоих персонажей теряются в незримом облаке истории тех лет. Более или менее достоверно можно судить о судьбе русского морского офицера. Прибыв в Россию, этот человек издал «Черногорские заметки», где подробно описал военную кампанию России на Балканах и поделился рядом совершенно ошеломивших публику сюжетов из жизни наших южных братьев. На первом листе ее значились напутствия читателю, среди которых была один непонятный абзац, тем не менее, очень важный для нас: «Судьба не пожелала соединить противоестественное: север и юг, холод и тепло, расчет и страсть. Что может сделать северный житель? Не быть ему никогда в сердце южной красавицы, как не быть героем этих краев, где вечно цветут розы и созревают гранаты. Мы бессильны изменить наше горькое прошлое и все, что я могу сделать, — это оставить память, рассказать в меру своих скудных сил о другом мире. Полюбить женщину и предать ее — это позор на всю жизнь. Никакие победы и заслуги не смогут смыть его, и единственное, что я должен сделать, что требует от меня мое раскрошенное сердце, — так это написать о том, что случилось с северянином в этом ласковом южном крае».

«Заметки» вышли как раз в 1813 году, когда Сербия стала автономной от турок, а которцы подписали соглашение с Черногорией об объединении. Россия еще не остыла от Отечественной войны, в которой Ярохин дослужился до чина полковника, был ранен в грудь под Смоленском, попал в плен, бежал, скрывался среди партизан, возглавлял добровольческий отряд, оборонявший Москву, после чего был вывезен парой крестьян в Тарутино, где получил очередное звание и под свое начало роту солдат. В сражении под Малым Ярославцем рота Ярохина приняла на себя ужасающий удар французской кавалерии, однако выстояла. Говорят, что Ярохин на своем участке заставил солдат перекопать все поле, создав там некое подобие балканского ландшафта, в результате чего лошади кирасир переломали ноги и сбрасывали всадников. Геройство капитана не прошло незамеченным.

Созданный после победы над Наполеоном «Священный Союз» по-своему вершил правосудие над Европой. Сербию принудили остаться под властью турок, а Которскую бухту передали от Черногории во владение Австрийской империи. Русские никогда не скупились торговаться территориями, когда речь шла о гораздо более весомом куше.

С момента выхода «Заметок», в которых автор позволил себе несколько вольных суждений о существующей российской власти, за Ярохиным была установлена слежка. Тем не менее, это не помешало ему стать одним из участников движения дворян, ныне известного как «декабристы». Достоверно известна речь Ярохина на собрании Общества соединенных славян перед делегацией из Черногории, сохраненная именно благодаря южным братьям. Общий смысл его высказываний состоял в трактовке «патриотизма» как здоровой критики существующих порядков, а не самовосхвалении, как это понималось официозом. Ярохин принял участие в восстании Черниговского полка, последовавшего за выступлением на Сенатской площади. Каторжная карьера Ярохина пропадает от нашего взгляда на n-ной версте Вологодского тракта, где в почтовой книге зарегистрировано письмо, отправителем которого значится «каторжный Ярохин Н.», а адресатом — «Мариja Плавиħ, Београд, пост рестант[12]». Самого письма разыскать не удалось. Архив белградской почты был сожжен в 1999 году американскими ракетами.

За обложкой (вместо заключения)

Написание и чтение книги чем-то напоминает восстановление рассыпавшейся когда-то мозаики, когда мы глядим на остатки некогда прекрасной росписи, обломки красочных смальт и по каким-то еле заметным признакам подбираем недостающие кусочки, вертим их в руках, примериваем к полотну и, наконец, шаг за шагом, подчиняясь какой-то внутренней логике, ставим их на единственно верное место и закрепляем там. И вот через дни и ночи упорного труда мы видим на месте, казалось бы, навсегда потерянного для мира рисунка, единую, полную красок, стройную картину и застываем перед ней в восхищении.

И точно так же вы открываете книгу, с интересом и вдохновением глядя на еще размытую серую картину, спрашиваете себя: «Что там, за обложкой?». Шаг за шагом вы узнаете все больше, и перед вами все более отчетливо вырисовывается происходящее на страницах. Последние страницы довершают итак уже ясную картину, и вот вы начинаете сознавать, как великолепна картина, которую вы сами создали у себя в сознании, следуя по стопам какого-то, может, не очень талантливого автора. Словно искусный реставратор по наметкам средневекового рисователя фресок.

Человек же подобен книге. Когда вы только начинаете знакомство с ним, то судите по обложке и, дай бог, первым страницам. Если вам сразу становится неинтересно и скучно, вы отбрасываете его. Есть правда и такие несчастные, которые считают своим долгом изучить каждую взятую на заметку книгу до самого конца (а вдруг?), и порой они бывают вознаграждены за терпение и веру: где-то в середине пути им открывается что-то такое, чего и нельзя было предположить, и они получают истинное удовольствие, прочитывая эти моменты еще и еще раз. Однако, в конце концов, книга приходит к своему логическому завершению. Мы познаем в человеке все, что нам было интересно и нужно, и тогда у нас почти не остается выбора. Редким книгам выпадает счастье быть прочитанными повторно, и только единицам — пять или десять раз. Только такие вещи называют любимыми и гениальными. Но и их век недолог. Большинство же произведений падает жертвой людской суеты, и сразу после прочтения теряется где-то в укромном уголке, откуда более никогда в жизни не будет извлечено.