Читать интересную книгу Южная повесть - Антон Виричев

— Нельзя все время жить в одиночку. Есть же другие люди.

— Другие люди? Да, пожалуй. Меня каждый день на пару минут навещает кто-нибудь из моей команды — они заносят мне свежие новости, бинты и ром, чтобы протереть рану. В их глазах написано, что они делают это не потому, что это мои друзья, а потому, что если я выживу и снова буду ими командовать, то припомню каждому, кто как себя вел. Ими движет страх. Они сидят как на шипах, потому что идут на свидание к черногоркам. Что обидно, они встречаются с ними не ради того, чтобы создать семью, — они понимают, что через год или два мы уйдем отсюда домой. Им просто хочется быть с женщиной в самом пошлом смысле этого слова.

— Ну, не все же такие.

— Все. И что характерно, я их не осуждаю. Это же нормально, когда человек стремится быть счастливым.

— Но как можно быть счастливым за счет других людей?

— А как вы себе это представляете — быть счастливым не за счет других? В мире ограниченное количество земли, еды, воды, лесов, животных, женщин, наконец. Из-за этого мы ведем войны, стреляем и убиваем друг друга, а победители пользуются тем, что им удалось отнять у побежденных, и они счастливы. Закон природы, мэм.

— Бросьте, вы говорите так, как будто не верите в людскую доброту и чистоту. Неужели вы никогда не видели, как можно жить в согласии и труде и быть счастливыми, как нас и учил господь?

— Да, видел. Людям вообще свойственно стремиться к мирному сосуществованию. Потому что это отвечает интересу каждого — жить, не быть убитым. Только самосохранение. Был бы бессмертным — столько бы наворотил! А страх перед смертью, конечно, заставляет идти на компромисс с ближним — вот и мирный труд, и весьма удобное счастье в труде, главное, что в мире.

— Хотите сказать, что были бы силы — и все можно разрушить, отнять у других?

— А зачем, скажите, милые французы пришли в Которскую бухту?

— Ах, зачем русская эскадра бросила здесь якорь — неужели не затем, чтобы спасти своих друзей, которые попали в беду?

— Нет. Высшее командование, Его величество сочли нужным и полезным для России атаковать француза, во-первых, на чужой территории, что менее разрушительно для своей, во-вторых, попользовать местный народец, который, говорят, весьма охоч до войны и потому сподручен, и, в-третьих, всегда приятно, что какой-то народ где-то за рубежами нашей Отчизны обязан нам. Всегда можно попросить вернуть долг.

— Это высочайший цинизм, черт побери, вы же не верите в то, что говорите.

— Нет, верю. Это и вправду так. Россия расширилась, Россия хочет быть большой и сильной, уже многие наши светила мысли готовят Его величество к решению о походе на Царьград и объединении всех славянских народов под крылом русского царя. Нравится вам такая перспектива?

— Это ужасно. Вы хотите сказать, что это небескорыстная помощь?

— Нет ничего в этом мире бескорыстного. А вы вот ссылаетесь на некого бога. Кто это? Неизвестно кем созданный, и неизвестно из чего создавший нас, жестоко над нами посмеявшийся как над подопытными зверюшками, а потом убивший, убеждал нас, что жизнь человека имеет ценность в этом мире, из которого ничего никуда не пропадает!

— Что за дьявольские мысли вы говорите, это неслыханно.

— Да, мадмуазель, это неслыханно. Такие вещи обычно не говорят. Более того, как говорит Буонапарте, «есть вещи, которые не пишут». И, тем не менее, я утверждаю, что каждый из нас — закоренелый эгоист и преследует свои цели. И тот, кто облагородил бога, сделал это лишь для того, чтобы как можно больше пожертвований было принесено на алтарь и в трапезную. И в этом нет ничего удивительного — так устроен мир.

— По-моему, эгоизм — это черта характера, а отнюдь не предопределенность, — все с большим жаром говорила она, очевидно злясь на мои доводы.

— Напрасно вы считаете, что эгоизм — это ужасно и аморально. Ну что, черт возьми, плохого в том, что человек пытается найти свое счастье?

— Нет ничего плохого. Плохо, если он ищет это счастье в унижении и несчастье других, если он убивает и грабит.

— Высокие слова. Кому-то хватает сил и наглости сделать это, кому-то — нет. Кого-то не будет мучить совесть и грустные думы, если он это сделает, а кому-то они испортят всю жизнь. Человек, который склонен в силу своего воспитания и в силу своих знаний о законе и наказании думать, что наказание будет создавать для него последствия, по своему эффекту превосходящие положительные результаты от содеянного, он, естественно, откажется от своей затеи. Собственно говоря, государство и церковь и существуют из-за этого. Общество слабых пытается защититься от сильных, готовых отобрать у них имущество, женщин, свободу. Государство сдерживает развитие общества, оно само по себе является главным убийцей, грабителем, эксплуататором. Полученная власть является главным мотивом деятельности его чиновников и верховных лиц, они стремятся всеми силами обезопасить себя от перемен, от других лидеров, они уничтожают оппозицию, вводят жесткие порядки, новые налоги, они жируют на чужом хлебе, ничего уже не принося. Общество слабых само создало себе монстра, который теперь их и грабит. Нет ничего омерзительней цинизма, с которым государственные мужи насаждают свои интересы, прикрываясь любовью к родине, взывая к необходимости заботиться о благосостоянии страны. В итоге мы видим лишь их благоденствие.

— Это речь революционера, может, ваше государство и устроено несправедливо, но как можно отрицать любовь к родине? И потом, посмотри на наших правителей — испокон веков они живут в мире, здесь сколько ни было врага, всегда было вече, все, кто хотел, могли высказать свое мнение, слабым помогали и все вместе решали, кому иметь, а кому не иметь.

— А я вот как раз гляжу на вас, гляжу в прошлое на нашу новгородскую землю и вижу, что может общество управляться без этого князька, без тюремщиков и продажных судей, без огромной толпы чинуш, живущих за чужой счет. Где нет власти — не к чему стремится. Понимаете, очень важно, что общество ставит в качестве приоритета: свою мнимую безопасность или развитие, страх или жизнь. И тогда и происходит соответствующее разрешение конфликта между частными и совершенно различными интересами. Либо мы имеем группу людей, которые всех обманули, как в государстве, либо мы имеем компромисс, о котором ты и говоришь, при котором общество сдерживает чрезмерные потребности каждого индивида. Только компромисс — основа для развития. А то, что каждый хочет добиться своего — это нормально. У каждого есть желание быть обеспеченным едой и домом, любить красивую женщину и быть с ней счастливым. И если он будет от рождения слабее и глупее других, он ничего не сможет поделать, он будет несчастен. Поэтому он придумает хитрость или подлость и добьется своего. Ничего не поделаешь.

— Слишком сложно. И непонятно. Непонятно, как так можно обвинять каждого человека в следовании своим интересам. Вот, монахи, — они же служат богу!

— Они служат себе. Им так удобнее — всегда есть пища, вода, кров. Никто не беспокоит, не берет в армию, жизнь гарантирована. Некоторым разрешают жениться. Что еще надо? Не спорю, многие из них искренне верят, но в этом-то и есть их следование своим интересам. Ведь они искренне думают, что, прожив жизнь монаха, они умрут и попадут в рай. А что это, если не прямая выгода?

— Ну, хорошо, а человек, который вместо того, чтобы жить спокойно и покориться новому правителю, идет на смерть за свою родину. Неужели он следует своим интересам — ведь он хочет жить, не так ли? Это же главный мотив?

— Нет, не обязательно. Ты знаешь, — внезапно я поймал себя на мысли, что так много доверил этой девушки, что перешел на «ты», — Я встретил в жизни такого человека. Воевал с турками под Измаилом. Как-то их отряд захватил высоту и отбивался от турок в течение дней трех. У них были шансы отойти к своим, тем не менее, они приняли решение держать оборону. Турки облепили их со всех сторон, стрельба не прекращалась и ночью. В пылу сражения он приказал прекратить огонь. Турки, считая, что он собрался сдаться, тоже прекратили огонь. Колонна русских построилась при полной амуниции на одном из склонов. Турки ждали. Он встал на вершине, укрепил русский флаг и зарядил пистоль. Колонна с криком «ура!» рванула вниз и прорвала оборону, пока турки в упор расстреливали его, а он, схватившись за флаг, кричал «Vivat, Россия!». За что он умер? Я не знаю другого ответа, кроме как за Россию. Я не знаю другого такого человека, который так бы любил Россию. И не знаю, сможем ли мы все вместе так любить нашу Россию, как любил ее он — беззаветно и бесспорно. И все же я опять скажу, что по его представлениям, такая смерть была лучше, чем позорное отступление. Те, кто хотел спастись, — спаслись, он же предпочел остаться. Он победил самого себя, победил ради высшего идеала. Также и мы готовы рискнуть жизнью за любимую женщину, за мать, за друга, потому что нам дороже эти люди, чем собственная жизнь. Вот и все. И нам в тысячу раз будет сложнее жить и знать, что мы не спасли их, а могли бы. Согласна?