Хотя чего тут отличного? Рассказывать все Мег в нашем семейном доме? Да у меня язык не повернется!
Ппойдем тогда куданить пообедаем?
Не выйдет. Джек готовит обед. Не отказаться. Если хочешь встретиться, приезжай, х
Соглашаюсь на утро воскресенья и посылаю дочери поцелуй. Не верится, что дождался поцелуя от нее.
Едва я встаю из кресла и направляюсь в кассу, Бен поднимает голову и смотрит в сторону двери. Я показываю ему растопыренную пятерню.
— Через пять минут. Погоди, — говорю я ему и иду в сторону крошечного туалета.
Выхожу из здания и всеми силами стараюсь оттянуть первую тренировку. Я заболел, у меня мигрень, я натер ногу. Бен пропускает мои отговорки мимо ушей. Я даже рискую сказать ему правду: мне очень страшно. Спрашиваю, кому в голову могла прийти такая дикая идея. Он честно напоминает — мне.
Я предлагаю вместо тренировки навестить могилу родителей, напоминаю брату, что он сто лет там не был, и сам стыжусь этого напоминания. Даже предлагаю угостить его в местном бистро телятиной по-милански. Он спокойно на все соглашается — после пробежки.
У меня болят все мышцы, но я справился, без остановки пробежал три километра. Мог бы и продолжить, однако Бен меня остановил — нельзя перегружать себя в первый день. Приятно.
Я уже с нетерпением ожидаю завтрашней пробежки вдоль реки. Утром, перед встречей с Мег.
Бен проезжает рядом с Хайгейтом.
— Пообедаем до или после кладбища?
— Давай после. Слушай, кладбище — это необязательно.
Если тебе нужно к Карен… Я предложил, просто чтобы оттянуть пробежку.
— Знаю, но мне туда нужно. Ты прав. Слишком давно.
Как часто он думает о родителях? Как часто вспоминал их, пока путешествовал по миру?
Я молча переодеваюсь на заднем сиденье автомобиля, что само по себе уже подвиг.
— Слышал новости про Бет? — Он ловит мой взгляд в зеркальце заднего вида.
— Откуда бы?
— Ну, полагаю, услышишь, если как-нибудь ей позвонишь. Если тебе интересно, чем она вообще занимается.
Я улавливаю в его словах подколку, но сдерживаюсь.— Что за новости?
— Ее песня прошла отбор. Для кино. — В зеркальце Бен следит за моей реакцией.
Я застываю.
— Ну ничего себе! Молодец! Просто фантастика.
А что…
— Позвони ей, Адам. Нет решительно никакой причины не звонить. Используй новость как повод для звонка. Возможно, стоит поговорить с Бет про нее, а не про тебя. Почему бы вам двоим не начать жизнь с чистого листа?
Заправляю рубашку в джинсы. Брат по-прежнему не сводит с меня взгляда.
— Ты прав. Вечером позвоню.
— Отлично. И не тяни. На следующей неделе она уезжает в Лос-Анджелес.
Этого я не ожидал.
— Что, правда?
— Встреча с продюсерами. Киностудия оплатила билет бизнес-класса.
— Ничего себе! — повторяю я. А что тут скажешь?
Странное ощущение. С одной стороны, я рад. Бет заслужила успех, заработала его тяжелым трудом и самоотречением.
Я испытываю за нее гордость. Только вот имею ли право на эту гордость?
— Вот и позвони. — Бен ведет машину по боковой улочке мимо кладбища. Когда мы оказываемся напротив главных ворот, он качает головой. — А я и забыл, какие огромные здесь дубы. Удивительные, правда? Помнишь наше дерево? Огромное такое.
Память — интересная штука. Мы с Беном называли «своим» гигантский каштан с сучковатым стволом.
От нашего дома до него было пять минут неспешным ходом, и стоял он на земле местного фермера.
Мы тайком бегали к маленькому озеру, и этот каштан был единственным деревом на берегу. Мы цепляли к нему старую веревку, стянутую из отцовского сарая. Каждое лето мы возвращались туда, крепили веревку и качались до изнеможения. Сейчас кажется странным, что нас ни разу не засекли. Даже не спросили ни разу, куда это нас носило.
— Мама никогда не спрашивала, почему у нас мокрая одежда.
— Забавное было время. — Я широко улыбаюсь.
— Теперь вперед и налево. Там придется припарковаться, и дальше несколько минут пешком.
— Как называется песня Бет? — спрашиваю я у брата.
Любые ностальгические воспоминания автоматически приводят меня к мысли о ней.
— «Распадаюсь».
Я киваю.
— Похоже, новая.
— Новая. — Бен выходит из машины. — Как она мне сказала, написана исходя из ее собственного опыта. По крайней мере, ты дал ей материал для новой песни.
Он снова улыбается, но мне почему-то не смешно.
У могилы наступает его очередь нервничать.
— Спокойно, Бен. Просто поговори с ними.
Мысленно.
— Я не в первый раз сюда прихожу! — сердится Бен и спрашивает: — Ты когда-нибудь разговаривал с Бет об этом?
Он стоит и смотрит в одну точку. Я сгибаюсь над вазами: вставать на колени не хочется, трава мокрая.
— Нет.
— А почему?
Его вопрос почти так же прост, как мой односложный ответ, но я пугаюсь.
— Никогда не было необходимости… чтоб тебя, не вздумай говорить Карен! Пообещай сейчас же, что заткнешься и ни слова ей не скажешь! Они же подруги не разлей вода. Если ты скажешь своей, она не удержится. Я…
— Стоп-стоп, притормози! Я не сказал ни словечка — ни о чем.
— Вот и давай в том же духе, Бен. Я ведь могу на тебя положиться? — Я протягиваю руку.
— Конечно, — отвечает он и скрепляет рукопожатие.
— Мы здесь уже закончили?
Он не ждет подтверждения, просто подталкивает меня в сторону автомобиля.
— Ты был сильным, со всем справлялся. Нашел для нас жилье, помог мне с универом. Я твой должник.
— Не сочиняй. Какой еще должник? Единственное — не болтай Карен.
Мы продолжаем путь к парковке.
— Прости. Я понимаю, что сейчас, когда вы с Карен вместе, было бы совершенно естественно все ей рассказать.
— Ну да. Может, у нас с тобой общая дефектная ДНК.
Он ухмыляется.
— Бен, я серьезно. И не считай, что ты со мной в одной лодке. Ты всегда был честен с Элизой, даже когда правда причиняла ей боль, как во время вашего разрыва. Я тобой восхищался. Ты такой, какой есть; это меня и тревожит.
— Адам, бывало и похуже. Но все как-то приходило в норму. Ты должен сказать Мег про пробу. И…
Он не договаривает, и так ясно. Бет сразу обо всем узнает. Он мог бы еще добавить, что сейчас как раз подходящее время сказать Бет, что мои родители не погибли одновременно в автокатастрофе. И их смерть, то, как они на самом деле умерли, повлияло на меня, на всю мою дальнейшую жизнь. Скажи он так, я бы, как обычно, высмеял его.
— Ладно, где там твоя телятина по-милански? — Бен плотоядно потирает живот.
Стараюсь сдержать стон. Мы уже сказали друг другу все, что хотели; теперь я просто взмахиваю рукой, указывая на ресторанчик брата моего парикмахера Роберто.
… Машина въезжает на гравиевую дорожку, и мои чувства обостряются. Шуршание камней под колесами и внутренний голос, требующий развернуться и бежать, оглушают. Пальцы, вцепившиеся в руль, побелели.
От передней двери в нос бьет резкий запах высаженных Бет гиацинтов. Во рту появляется мерзкий привкус — привкус чистого страха.
Поднимаю руку к звонку и слышу, как Мег несется вниз по лестнице.
— Я была наверху, у себя в комнате, — сообщает она. — Почему ты просто не вошел?
— Новые замки.
Она наклоняет голову, словно только что вспомнила.
Собранные в хвостик волосы мотаются из стороны в сторону.
— Ах да.
И я захожу.
Письмена Бет по-прежнему украшают прихожую.
— Поднимайся ко мне. Только зажмурься, когда войдешь. А я принесу кофе.
Вдоль лестничных пролетов висят фотографии.
Мне грустно. Одной здесь раньше не было. Черно-белый снимок: Бет с родителями и Саймон.
Поднимаясь, я с трудом сдерживаю желание прикоснуться к фотографиям. Нелепая мысль: если тронуть снимки пальцами, то они увеличатся в размерах.
Как в телефоне. И воспоминание станет более четким.