— Мы вчера с ней говорили.
— И как она тебе показалась? Все нормально? — Я понимаю, что Адам не может знать, в порядке ли Мег, поскольку обладает эмоциональной чуткостью дождевого червя. — Ладно, не беспокойся. Дозвонюсь в конце концов. Лучше бы… И спасибо за сад.
Я передам Сильвии ключ.
— Бет?
— Да? — Понимаю, что он медлит и, похоже, колеблется.
— В чем дело, Адам?
— Я тебя люблю, ты ведь знаешь.
Я совершенно не метафорически разеваю рот.
— Важно, чтобы ты знала. Я тебя люблю. Всегда любил и всегда буду. Понимаю, что слишком поздно, но хочу, чтобы ты знала.
Я закрываю рот и глубоко вдыхаю.
— Скажи что-нибудь, — просит он. — Что-нибудь…
— Ты прав. Слишком поздно, — говорю я.
— Мне следовало за тебя бороться? — спрашивает он. — Бен — и другие — твердят, что я должен. Они говорят: заставь ее выслушать.
— Другие ошибаются. Все равно ничего не выйдет.
Возможно, ты и любил меня, может, все еще любишь, однако себя ты всегда любил больше. Так что за кого-то бороться — это не про тебя.
Я понимаю, как жестоко это звучит, но ведь я говорю правду! Не для того, чтобы задеть или причинить боль. Адаму в самом деле пора повзрослеть и осознать, что мир не вращается вокруг него.
— Я не настолько эгоистичен, — говорит он. — Я был тщеславным, невнимательным и — да! — эгоистом.
Но уж не настолько я скверный.
— Отлично, и почему же ты не боролся? Почему ты ушел, Адам? Почему продолжал встречаться с Эммой? Я решила, ты сделал выбор и наш брак уже позади.
Молчание.
— Давай называть вещи своими именами. Ты ушел ради секса. Разнообразного возбуждающего нового секса с более молодой женщиной. Вот в чем суть.
Ты поставил сексуальное удовольствие выше любви ко мне и любви к дочери. — Меня несет. — Забудь на минуту обо мне, подумай: что наш с тобой разрыв принес ей? Ты отдаешь себе отчет, насколько деструктивен был весь этот грандиозный секс?
В трубке слышен только звук его дыхания.
— Так что? — повторяю я.
— Прости, — шепчет он и вешает трубку.
Я в изумлении смотрю на телефон. Что это было?
Решаю перезвонить. Не отвечает. Выкапываю в кухне мобильник и посылаю сообщение Мег. Прошу ее перезвонить. На душе неспокойно, в голове все звучит голос страдающего Клиффа Ричарда. Опускаю руки на кухонный стол и делаю дыхательные упражнения.
Который уже раз.
Бывают ситуации, когда я всерьез задумываюсь: а что, если? Вот как сейчас, после этого странного разговора.
Иногда я тоскую по Адаму, сильно тоскую.
Это как фантомная боль: руки или ноги больше нет, а болит. Такие дни выдаются редко, но когда все-таки выдаются, тянутся отчаянно долго.
Я закрываю глаза и переключаюсь на мысли о Лос-Анджелесе, о Мег, обо всех счастливых моментах.
.. Да, Клифф, ты прав. Такое «тоскую по ночам» — чертовски противная штука.
Вечером придет Жиль. На ужин с вином. Я пригласила его, повинуясь внезапному порыву, после звонка Адама, и я уже не раз пожалела. Я пригласила Жиля так быстро, что не успела все обдумать. Он решит, что я им интересуюсь? А я интересуюсь? Господи.
Ну что я творю?
Я приготовила лазанью и салат, есть бутылка охлажденного белого и раскупоренное красное. Принимаю душ, надеваю хороший комплект белья и пшикаю духами за ухом. Надеваю любимое платье: то, в котором хорошо выгляжу. Черт, черт, черт! Что я творю?
Смотрю на кухонные часы. Он будет здесь через час.
Звоню Карен. Посмеявшись, она советует не психовать.
Это как в омут головой. Карен велит мне выпить бокал вина. Один. Затем снова фыркает от смеха. Помогла, называется. Я вешаю трубку.
Все-таки следую совету и выпиваю. Руки дрожат.
На самом деле дрожат. Вспоминается день, почти сразу после ухода Адама, когда я первый раз пришла на прием к доктору Каролине Гетенберг. В тот день меня всю трясло…
Сегодня Каролина могла бы мной гордиться.
Закрываю глаза, прикасаюсь к внутренней Бабушке — она приветствует меня улыбкой, а не насмешкой.
Все будет отлично. Бабушке часто приходится бороться с Азой Зель, но сегодня сила на ее стороне.
Я удачливый песенник. Я привлекательная сорокадвухлетняя женщина, готовая к началу новой жизни.
И я настроена на ужин с новым другом.
Примерно через полтора часа на моем счету почти целая бутылка вина. Жиль пьет первый бокал красного.
Лазанья ждет в духовке. В кухне умопомрачительно пахнет, а я все еще нервничаю. Жиль прекрасно выглядит в рубашке без ворота и легких брюках.
Сидит за стойкой, перебирает сложенные на краю поздравительные открытки.
— Можно?
Я киваю. В детстве я никогда не хотела стать агентом по продаже недвижимости.
Жиль рассматривает открытки.
— Я правильно понял? — спрашивает он. — Ты написала песню и она будет звучать в голливудском фильме?
После этих слов мне хочется визжать, но я сдерживаюсь и подтверждаю:
— Верно.
— И отпуск, который ты взяла на работе… Ты просто сказала, что летишь в Лос-Анджелес. Поездка как-то связана с этим? — Он машет карточкой.
— Я встречаюсь с продюсерами.
— Ничего себе! С ума сойти! Ты написала в резюме «Сочинение песен». Я думал, это просто необычное хобби, а на самом-то деле… Какая ты молодец!
Я достаю лазанью и ставлю на стол, в центре которого красуется салатница. Мы садимся, я протягиваю Жилю исходящую ароматным паром тарелку.
— Осторожно, горячо, — предупреждаю я.
И придвигаю салат.
— Сама готовила?
— Сама.
— Женщина, талантливая во всех отношениях. — Он улыбается. — Вот открытка твоей мамы. Объясни мне: почему, выражая восторг твоим успехом, она больше беспокоится, успеет ли сделать тебе до отъезда маникюр?
Я смеюсь.
— Моя матушка — страстная натура. Последнее, что она освоила, уже в зрелом возрасте, — уход за ногтями. Покрытие гелем, дизайн, все такое. Сейчас она увлеклась исцеляющими масляными ванночками и рвется до отлета успеть потренироваться на мне. — Я пожимаю плечами. — Мне нравится, что она проявляет такую заботу. Завтра вечером она придет изобразить на ногте моего большого пальца скрипичный ключ собственного дизайна.
— Пригласи ее в офис, я с удовольствием с ней познакомлюсь.
Я морщусь:
— Вот уж не думаю.
— Почему?
— Потому что, скорее всего, она попробует нас сосватать.
Фраза вылетает прежде, чем я успеваю остановиться.
Жиль громко смеется. Не понимаю, что именно так его развеселило: то, что моя мамочка попытается нас свести, или то, что я его об этом предупреждаю.
И конечно, оставим в стороне факт, что всем другим вариантам матушка предпочла бы добиться нашего с Адамом примирения.
Жиль ест салат, а лазанью размазывает по тарелке.
— С едой что-то не так?
Он краснеет, отодвигает приборы.
— Надо было тебе сказать. Я не ем мясо.
Охаю, прижимаю ладонь к губам.
— Прости, пожалуйста, — говорит он. — Обычно я предупреждаю, но, если честно, я так поразился, когда ты позвонила и пригласила на ужин, что просто сказал «да». А потом было уже неловко.
Я подхожу забрать тарелку. Он ловит мою руку, накрывает своей.
— Не убирай, пожалуйста. Салат очень вкусный.
Я снова сажусь.
— Прости.
И за что я извиняюсь?
Вероятно, за то, что угостила вегетарианца мясом.
А может, из-за другого: он взял меня за руку, а я ничего не почувствовала. Когда это произошло, я ждала, что полетят искры, прямо как в кино. Однако искр не было. Кому, как не мне, знать, какая дешевка все эти фильмы?
Я расстроена, поэтому утешаю себя остатками белого.
Уношу лазанью в кухню и умоляю бога, чтобы с яблочным пирогом никаких накладок не вышло.
Неспешно течет беседа. Жиль милый, добрый, внимательный мужчина, похоже, искренне интересующийся мной и моей жизнью.
Отрезаю от пирога два ломтика.
— Расскажи о себе. Я знаю, ты был женат. Или тебе не хочется об этом говорить?