они были шалинцами, работали на разных производствах, кто – асфальта, кто – цемента или еще каких-то строительных товаров.
Когда в кафе появился Виктор Исаев, его приняли за чеченца – темнолицый, уважает седины старших, как принято у горцев, говорит на родном языке без акцента. На русском, правда, тоже. Узнали, что зовут Виктором Ивановичем – так чеченец или русский? Да нет, чеченец, хоть и Виктор Иванович, – пусть так и будет, у горцев не принято лезть в чужие дела.
На вид – чуть больше двадцати, но виски с сединой, худощавый, смуглый, среднего роста, очень подвижный, с резкими, нервными движениями, глаза – одновременно и сонные, и какие-то особо энергетические. Замкнутый, не любит задавать вопросы, отвечать – тоже не любит, сойтись с ним было непросто.
Узнал ли кто-то из них в Викторе Исаеве задиристого, щеголеватого Хамзата, приезжавшего на каникулы в Шали несколько лет назад? Тот, говорят, в Осетии стал большим авторитетом… А этот – совсем скромный, обыкновенный, неприметный. Студент и, похоже, нигде не работает. Что у них общего? Может, кто-то и узнал, но виду не подал.
Обсуждали новости – что написано в газетах, чего опасаются обычные люди в городе, как последние события объясняли по Би-би-си. Оказалось, что новые друзья Исаева, простые рабочие, информированы гораздо лучше его – рядом с ними Виктор чувствовал себя замшелым провинциалом.
Когда при нем говорили, что генсек не выполнил обещаний, данных до него еще Никитой Хрущевым, – жилье вайнахам не построили, землю не вернули, в селе Тарском и в Новолакском районе чеченцы до сих пор ютятся в землянках, – Исаев молчал. Когда в августе 1968-го ругали генсека, что он ввел танки в Чехословакию, Исаев молчал. Когда говорили, что Авторханов[37] всегда защищал вайнахов, – тоже. Молчал он и тогда, когда над ним подтрунивали из-за его прижимистости.
К Исаеву в семье тети Балаши относились с большим уважением. Ее дочь Нарима, двоюродная сестра Виктора, полная девица, напоминавшая лицом добродушную жабу, взяла на себя заботы о нем. Сестре можно было доверять, и Виктор строго наказал ей, что если кто станет спрашивать Виктора Исаева, тем более Хамзата Ахмадова, пусть скажет: уехал в Казахстан, к родственникам, оставшимся там после депортации, поняла?
Деньги заканчивались, и он продал все книги, кроме учебников и Нового Завета.
Исаев перебрался в другую комнату, выходившую во внутренний дворик, – решил, что там ему будет легче начать свое добровольное заточение. С утра до вечера зубрил учебники и вскоре понял, что готов. Осенью поехал в Грозный.
От Шали до Грозного ехал полчаса, стоя в дребезжащем автобусе, битком набитом людьми. По асфальтовой дороге, с остановкой в Аргуне, на заплеванной семечками автобусной станции, где можно выйти, размять тело, глотнуть свежего воздуха. Потом еще дорога, поля с нефтяными качалками, перед самым Грозным, справа – огромный котлован. Из недр земли набирали породу, гравий или песок, оставляя огромную зияющую рану. Так и Чечня: раны депортации не скоро затянутся – может, и никогда.
Экзамены сдал – ни плохо, ни хорошо, но диплом получил. В военкомате сделали запись в военном билете: младший лейтенант. Пошел в отдел кадров техникума – просил распределить его в Шалинскую вэче. Ему ведь надо отслужить в армии, он бы хотел именно там. Кадровичка озаботилась проблемой симпатичного молодого человека, и в конце сентября 1968 года правдами и неправдами Исаев получил направление на работу в искомую войсковую часть.
Вечерами после дежурств возвращался домой, снимал форму и мог вволю отдыхать.
Лежа на железной кровати, с легкой грустью смотрел на книжную полку, на которой остался только Новый Завет, в который он редко заглядывал. Почему оставил Новый Завет, а не Коран? Коран ему был вообще непонятен… А Новый Завет разве понятен? И вдруг до него дошло: незадолго до смерти матери обещал ей выучить «Отче наш» – так и не сделал! Теперь есть время и для этого.
Он вспоминал Черные горы, где у каждого чеченца сохранилась своя родовая башня и могилы предков. В горах небо становится ближе, там тишина и музыка горных рек, там можно переждать этот ужасный век, от которого люди потеряли отзывчивость души и здравый рассудок. Попадет ли он когда-нибудь вновь туда? Наверное, уже нет…
Почему его увлекают подвиги абреков?
Интересную древнеиндийскую версию происхождения чеченцев когда-то он вычитал в «Блокноте агитатора» – любил в туалете листать этот уродливый муляж культуры советских времен. Там говорилось, в частности, что в давние времена сословие кшатриев, индийских воинов, стало слишком многочисленным, их постоянные войны опустошали землю. Тогда по просьбе богини Земли Верховный Бог Вишну начал с ними сражения и девять раз уничтожал поколения кшатриев. Остатки воинственной касты покинули Индию и укрылись от гнева Господа в горах Кавказа.
Амира сказала: «В тебе нет чеченской крови». Может, и так, но он ощущал себя чеченцем. Чеченцы тысячелетиями брали в жены аварок, осетинок, ингушек, грузинок, русских… Многие нации составлены из разного этнического материала, но это не мешает им оставаться нациями.
Чеченец всегда держит себя так, будто сегодня ему принадлежит весь мир, а завтра его все равно убьют. Таков и он, Хамзат Ахмадов.
Если «война до последнего чеченца» не будет завершена, если чеченцы выживут и окончательно станут народом, благодарить за это нужно будет Россию. «Русские – наша последняя надежда, – думал он. – Именно они заставят нас быть чеченцами и мужчинами, потому что для них каждый нохчий – боевик, каждый чеченец – враг. Нам остается только победить или умереть. Это и есть путь абрека».
Возвращаясь мысленно к одному из подвигов Хасухи Магомадова, Хамзат представлял себя именно этим абреком.
Чекисты выследили Хасуху, когда тот ночевал в доме, почти повисшем над пропастью. Единственное окно и единственная дверь выходили во двор, обнесенный полутораметровой высоты забором. Решено было у забора с трех сторон расставить сотрудников с автоматами. Все было на стороне чекистов: предательство хозяина дома, укравшего оружие и верхнюю одежду абрека, внезапность операции, а еще и немалый возраст Хасухи – шестьдесят девять лет. Капкан, расставленный против дерзкого абрека, должен был захлопнуться. Подполковник Салько не оставил ему надежд на спасение, но человек предполагает, а Бог располагает.
Едва светало, когда группа чекистов подъехала к селу. Аул еще спал, лениво перекликались петухи, но растревоженные собаки подняли дружный лай. Хасуха вскочил и, бросив взгляд туда, где вечером положил оружие и одежду, все понял. Метнулся к окну – двор полон вооруженных людей, выхода нет. Снаружи раздался знакомый голос Салько: «Магомадов, выходи! Ты окружен, сопротивление