Вскоре начальник разведотдела Ленинградского фронта доложил Жукову о перемещениях в расположении противника. Но на этот раз мотопехота перебрасывалась не в пределах фронта, а от Ленинграда на Псков. Кроме того, противник грузил танки на платформы и тоже отправлял их куда-то… Чтобы взять Москву, надо было использовать максимальные силы, собрав их с других фронтов, где немцы побеждали. Гитлер был вынужден снять часть танковых и моторизованных сил из-под Ленинграда, из группы армий «Север». Эти передвижения и заметила разведка Жукова…
Осада Ленинграда ослабевала!
Фельдмаршал фон Лееб понимал, что его войска постигла катастрофа, что Гитлер, возлагавший так много надежд на быстрый захват Ленинграда, не простит ему эту неудачу. Вскоре Гитлер отправил Лееба в отставку.
Но основная часть группы армий «Север», вся финская армия и испанская «Голубая дивизия», которые были так нужны Гитлеру под Москвой, оставались под Ленинградом…
5 октября 1941 г. Жукова вызвал к аппарату Сталин: «Товарищ Жуков, не можете ли вы незамедлительно вылететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта, в районе Юхнова, Ставка хотела бы с вами посоветоваться…»
В общественном сознании устоялось мнение, что Москву спасли свежие сибирские и уральские полки. Конечно, их роль огромна.
Но вот тут надо вспомнить о разведчике Рихарде Зорге.
14 сентября 1941 г. от него поступило крайне важное сообщение: «По данным секретаря кабинета министров Одзаки, японское правительство решило не выступать против СССР в текущем году, но вооружённые силы будут оставаться в Маньчжурии на случай возможного выступления будущей весной в случае поражения СССР к тому времени. После 15 сентября советский Дальний Восток можно считать гарантированным от угрозы нападения со стороны Японии»{186}.
Подобная информация поступала по каналам военной разведки в августе — сентябре 1941 г. от источников в Швейцарии и США. Нет никаких сомнений в том, что она использовалась Сталиным, когда он в середине октября в период наиболее ожесточённых сражений под Москвой и крайне тяжёлой обстановки на ближних подступах к столице принял решение о переброске войск ещё и с Дальнего Востока для срочного усиления Западного фронта.
28 октября первая дальневосточная дивизия уже выгружалась в Подмосковье, а всего в оборонительном сражении и контрнаступлении под Москвой участвовало более 10 дивизий и бригад, переброшенных с Дальневосточного фронта. Без этих свежих, хорошо укомплектованных и подготовленных соединений было бы очень трудно добиться перелома в ходе боевых действий и выиграть битву под Москвой.
Однако, на мой взгляд, можно рассуждать и по-другому: Москву спас и всю «молниеносную войну» остановил и переломил Ленинград…
Не моя задача рассказывать о том, как сначала «операция “Тайфун” развивалась почти классически» (из дневника начальника Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Гальдера); как в конце октября немцы были вынуждены приостановить наступление на две недели, и этот перерыв был равен крупному проигрышу в битве. Ибо в тылах Советского Союза ковался меч возмездия — шло формирование новых армий, и уже не только Время, но и Распутица, и Господин Мороз работали на нас.
Возобновив наступление в середине ноября, через десять дней немецкие войска выдохлись. Генерал-квартирмейстер генштаба вермахта Вагнер докладывал Гальдеру: «Наши войска накануне полного истощения материальных и людских сил»{187}. 3 декабря командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок отметил в своём дневнике: «Судьбу сражения решит последний батальон»{188}.
Теперь представим себе другую картину: Ленинград капитулировал… И тогда уже не «последний батальон», а многие осаждавшие Ленинград дивизии немцев, финнов и испанцев, многие сотни самолётов, тысячи танков и орудий пополнили бы наступавшие на Москву войска группы армий «Центр». Если бы это случилось всего на пару недель раньше, а не в начале декабря, Москва могла пасть. Но этого не произошло. Зато в сражение, изменившее весь ход Великой Отечественной, были введены свежие резервы советского командования из Сибири, Урала и Дальнего Востока… Вот что значат на войне две недели, а порой — всего несколько дней!..
Я думаю, что СССР выиграл бы войну всё равно, ибо располагал гораздо более значительными людскими, материальными и духовными ресурсами для затяжной войны, чем Германия… Гитлер всё-таки плохо соотнёс пространство и силы, атаковав Советский Союз.
Для меня кажется очевидным, что стратегия «блицкриг» забуксовала и потерпела крах ещё под Ленинградом, хотя окончательно ясно это стало после сокрушительного поражения фашистов под Москвой: ведь группа армий «Центр» насчитывала более 2 млн. солдат и офицеров…
Это было начало конца фашистской авантюры, о котором Гитлер вовсе не думал, нападая на Советский Союз. Но, видимо, стал задумываться о возможности трагического исхода уже вскоре после начала войны, когда однажды, ещё в середине октября 1941 г., признался в кругу приближённых: «22 июня мы распахнули дверь и не знали, что за ней находится…» Вырвалось из подсознания фюрера, сболтнулось по нечаянности, а ведь и правда — не знали…
Повторю слова Сталина, которые Жуков передал своим генералам, отправляясь на Ленинградский фронт: «…либо отстоите город, либо погибнете там вместе с армией, третьего пути у вас нет».
Понимал ли Сталин, какую задачу он ставил Жукову? Безусловно. Он говорил о победе любой ценой. Это был приказ всем войскам, защищавшим Ленинград, всем его жителям, находившимся в блокаде. В высшей мере жестокий приказ.
Жестокость… Что и говорить, куда как приятней слыть в народе руководителем добрым, гуманным и милосердным, чем безжалостным и беспощадным, суть — жестоким.
Однако задумаемся, о ком — о какого масштаба личностях мы сейчас рассуждаем? О какой мере ответственности, возлежащей на этой личности, говорим?
Для абсолютного большинства людей, за исключением самого малого их числа, нет никаких препятствий быть добрыми, сочувствующими, сострадательными всегда, во всём и ко всем. А вот поди ж ты, везде и каждый божий день мы встречаемся с необъяснимой свирепостью, бессердечием, т. е. с жестокостью как порождением то злого ума, то трусливого сердца, то жажды сладострастия видеть другого униженным, а то и мёртвым… Если это не так, то кем же тогда, спрошу я, до отказа набиты тюрьмы России, как не жестокими существами?
В данном случае речь идёт о руководителе огромной страны, находившейся в состоянии самой масштабной за всю мировую историю войны, в которой её армия проигрывала одно сражение за другим, отступая на всех фронтах. И которую можно было проиграть полностью… Война бескомпромиссная, на полное уничтожение существующего общественного строя и абсолютного большинства почти двухсотмиллионного населения (прежде всего — русских, украинцев, белорусов, евреев и других народов). Речь идет о такой войне, когда в случае победы Гитлера лучшие города страны — Ленинград, Москва и другие — по воле фюрера должны были быть стёрты с лица земли. Речь о войне, проиграв которую оставшееся в живых население «низших рас» уничтожалось, и только малая его часть превращалась в рабов. В тысячелетней истории России ставилась точка.
Руководитель побеждаемой в тот момент страны — Сталин знал и понимал всё это. Мог ли он в такой ситуации отдать не жестокий, а какой-нибудь другой приказ? Этакий добрый приказ? Какой ещё? Я не могу себе представить.
Из всех человеческих способностей самая трудная и самая редкая — умение управлять. Управление — высочайшее из искусств. Это аксиома. Управлять — значит волеть; насилие — это правая рука политика.
Тому, кто не управлял людьми, хотя бы крупными организациями, рассуждать о решениях государственных деятелей, а тем более полководцев, конечно, можно (свобода мнений!), но цена таким умозаключениям — ломаный грош в базарный день.
Как могут высказываться категорично на эту тему те, кто не управлял событиями и процессами в огромном хитросплетении экономических интересов, политических взглядов и идеологических воззрений миллионов людей? Кто не совершал революций? Кто не управлял государством? Кто не участвовал ни разу хотя бы в одном бою?
Управление государством — занятие жестокое по определению. Государство само по себе — это инструмент насилия, подразумевающий наличие в нём правоохранительных и карательных органов, армии, необходимой не только для обороны, но и для нападения. Главе государства в качестве долга перед страной дано право в нужный момент быть жестоким: лишать людей должностей и свободы, а в крайних случаях — посылать на смерть, отнимать у человека жизнь.