С окончанием войны Дузе переехала к дочери в Англию, не собираясь вновь выходить на сцену. Но поклонники забросали ее письмами, умоляя вернуться. И не только поклонники — молодые актеры просили помочь им советом, жалуясь на равнодушие публики, на отсутствие новых пьес. Вернувшись, она создала свою труппу из молодежи, вложив в это предприятие все свои средства. И тут жизнь снова вмешалась в ее планы — в стране произошел фашистский переворот. Режиму Муссолини были нужны не театры, а пушки, не воспитание чувств, а готовность пролить кровь за «великую Италию». Поняв, что в стране, охваченной националистическим психозом, ее планам не суждено сбыться, Дузе решилась уехать. После прощального турне, где ее встречали как королеву, актриса села на пароход и отправилась в Англию.
Из своих странствий она послала письмо Д’Аннунцио, ставшему горячим сторонником фашизма. Она не упрекала его за это, как и за все, что было между ними, просто продолжала прерванный много лет назад диалог двух творческих людей о жизни и искусстве: «Сын мой, желаю здоровья и успехов. Жить стоит, во всяком случае жить лучше, чем умереть… Я здесь, потому что у меня нет ни сил, ни желания возвращаться. Вернуться в Италию и этой же зимой, как бродячая собака, слоняться по итальянским театрам — увы, больше я так не могу».
Из Лондона она отплыла за океан. Она не была в Америке 10 лет, но за это время мир изменился, и ее воспринимали как гостью из другой эпохи. Когда она поднялась на сцену — легкая, хрупкая, в ореоле седины, — зал замер от неожиданности, а потом взорвался овацией. Там, в Нью-Йорке, Дузе встретилась с артистами МХАТа, посетила их спектакль «Братья Карамазовы». Потом долго говорила о Достоевском, вспоминала Россию и передала оставшемуся в Москве Станиславскому русский земной поклон.
Города неслись сплошной чередой — Чикаго, Сан-Франциско, Гавана, снова Сан-Франциско. В Питтсбурге шофер по ошибке привез ее в театр задолго до начала представления, и она вымокла под дождем, стоя у запертой двери. Простуженная, она отыграла пьесу Марко Прага «Закрытая дверь» от первого до последнего акта. «Одна, одна!» — такими были последние слова пьесы и последние слова, сказанные Дузе на сцене. На следующий день она слегла с пневмонией и умерла 21 апреля 1924 года, пробормотав в бреду: «Пора ехать». По завещанию ее перевезли на родину и похоронили в Азоло между тосканских холмов, которые она так любила.
Вадим Эрлихман