Читать интересную книгу Журнал «Вокруг Света» №09 за 2009 год - Вокруг Света

Первые зарубежные гастроли забросили ее в далекую Южную Америку. Непривычный климат обострил мучившую Дузе с детства болезнь легких, а по возвращении ее ждал разрыв с мужем, а заодно и с капокомико Росси — «он никак не хотел понять, что я не товар, а человек». Вскоре ее любовником и покровителем стал известный поэт Арриго Бойто, друг Верди и автор либретто к его операм. Для Дузе, окончившей всего три класса школы, он стал настоящим Пигмалионом, работая над ее вкусом, заставляя учить иностранные языки и читать классику. По его почину она взялась играть Клеопатру в пьесе Шекспира, поставленной в миланском театре «Мандзони» в 1888 году. С этой пьесой, сделавшей ее знаменитой, она посетила Испанию, Францию и даже Египет.

Весной 1891 года она появилась в далеком Санкт-Петербурге. Публика, не знавшая ее имени, встретила актрису настороженно, но первый же спектакль сломал лед. Восторженный прием заставил Дузе навсегда полюбить Россию. Один из спектаклей посетил молодой Чехов, написавший сестре: «Сейчас я видел итальянскую актрису Дузе в «Клеопатре». Я по-итальянски не понимаю, но она так хорошо играла, что мне казалось, что я понимаю каждое слово. Замечательная актриса! Никогда ранее не видал ничего подобного». Кстати, этот феномен отмечали и другие — Дузе играла так выразительно, что зрители понимали каждое ее слово. В Париже, где на ее спектакле присутствовал президент Фор, она извинилась за то, что говорила на чужом для публики языке. «Как, мадам, — изумился Фор, — разве вы говорили не по-французски?»

Чехов увидел в игре Дузе то же, к чему стремился сам — правду жизни, преображенную искусством. Увидел это и Станиславский, изумившийся, как эта итальянка без разработанного им метода, без долгих упражнений достигла нужного результата. Уже в конце года Дузе приехала в Россию снова, на сей раз она играла не классику, а современные пьесы — «Кукольный дом» Ибсена и «Родину» Зудермана. Норвежца Ибсена тогда узнала вся Европа, его драмы казались необычайно актуальными, его герои с сильными характерами бросали вызов обществу. Дузе влюбилась в творчество Ибсена. Прибыв с гастролями в Осло, она целый час на морозе простояла у дома драматурга, но он был болен и никого не принимал. Через неделю он умер.

Русские гастроли стали началом международного триумфа Дузе. В Берлине зрители после спектакля устроили ей получасовую овацию — самую длинную в истории «Лессингтеатра». В 1893 году актриса впервые посетила Нью-Йорк, напугавший ее, — «огромный город, полный экипажей, магазинов и навязчивой рекламы. Ни единой улыбки живого существа, ничего, на чем могли бы отдохнуть глаз и душа». Поскорее вернувшись, почти бежав из Города желтого дьявола, она возобновила свои скитания по Европе. С годами у нее накапливалось недовольство кочевой жизнью и товарищами-актерами: «Эти ничтожества подводят глаза, посыпают щеки мукой, строят рожи и думают, что показывают жизнь!» Недовольна она была и репертуаром; мало-помалу ей надоел даже Ибсен с его реализмом. «Какая разница, — восклицала она, — сколько звеньев на цепи, которой я скована? Как мне надоели все эти стулья и гардины, эти Норы и Гедды Габлер! Мне нужны Колизей и Акрополь, красота и пламя жизни!» Она мечтала «вернуться в античность, играть под открытым небом, вдали от лож и вечерних платьев, от людей, которые пришли переваривать свой ужин!»

Скоро у нее нашелся союзник — знаменитый писатель Габриеле Д’Аннунцио, призывавший «освободить искусство от гнета буржуазности». В Венеции он целый вечер катался с ней на гондоле и говорил, говорил… Ей казалось, что никто в жизни не понимал ее лучше. Они стали любовниками. Он обещал написать для нее пьесу, больше того, построить целый театр среди любимых ею зеленых холмов Тосканы, где она играла бы под открытым небом античные драмы. Дело было за малым — заработать денег, и Дузе согласилась отправиться в долгое турне по Америке. На сей раз публика принимала ее восторженно, особенно женщины — набравшись новых идей, актриса публично высказалась против «женского рабства», и местные суфражистки сделали ей громкую рекламу. В Вашингтоне ее принял президент Кливленд, а Томас Эдисон записал ее игру в «Даме с камелиями» на фонограф. Увы, валик оказался испорченным, и голос Дузе погиб для потомков. Не сложились и ее отношения с кино — немой фильм «Пепел» по роману Грации Деледды остался единственным в ее карьере. Это символично — ратуя за перемены, Элеонора осталась человеком XIX века, непривычным к новой технике и боявшимся ее.

Во время египетских гастролей Дузе посетила знаменитые пирамиды. 1890 год. Фото: ALINARI/PHOTAS

По возвращении она узнала, что Д’Аннунцио действительно написал для нее пьесу «Мертвый город» и… отдал ее Саре Бернар, пообещавшей обеспечить автору всеевропейскую известность. Ради славы писатель легко пожертвовал словом, данным возлюбленной. Не собирался он отказываться и от романов с многочисленными поклонницами. Талантливый Д’Аннунцио был очень амбициозен, самовлюблен и напыщен. Эти черты отразились и в его творчестве, недаром в современной Италии его почитают, но не читают. Быстро раскусив своего любовника, Дузе осталась с ним — ее подкупило то, что в романе «Пламя» он изобразил ее как великую актрису, страдающую от черствости любимого мужчины, но великодушно прощающую его. В 1897 году они с Д’Аннунцио открыли собственный театр, где ставились главным образом его пьесы. Непривычные зрителям постановки не имели успеха. Элеонору обвиняли в том, что она утратила естественность, что ее монологи звучат деревянно — а она всего лишь прилежно воспроизводила на сцене ходульных героинь Габриеле. Вторя ему, она восклицала: «О невежественная Италия! Когда же ты научишься ценить настоящий талант?»

Новые спектакли Дузе получили признание прежде всего за границей, где Д’Аннунцио полюбили больше, чем на родине. Ей рукоплескали русские символисты, а молодой Джеймс Джойс, видевший ее на лондонской сцене, тщетно рвался высказать ей свои восторги — актриса никого не пускала в свою гримерную. «Храм искусства должен быть свят!» — утверждала она. Однажды в Париже, когда она вышла на сцену, публика еще рассаживалась по местам, смеясь и переговариваясь. Элеонора тут же ушла и вернулась только тогда, когда в зале воцарилась тишина. И все-таки Париж, столица мирового театра, тоже склонился к ногам Дузе. Ее «Даму с камелиями» почтила присутствием Сара Бернар, за реакцией которой зорко следила не только Элеонора, но и многочисленные репортеры. В первом же акте из ее ложи донесся возглас «Браво!», но потом актриса удалилась не в силах наблюдать триумф соперницы. Сара, которая была старше на 14 лет, выходила играть до глубокой старости, точнее, выезжала в инвалидном кресле, когда ей ампутировали ногу. Она не могла без театра и пережила Дузе если не в жизни, то на сцене.

Актриса с дочерью Энрикеттой, в замужестве Мендельсон, и внучкой Анджеликой. 1905 год

Элеонора была другой — устав от бесконечных скитаний, она не раз мечтала поселиться где-нибудь в Альпах, в тихом домике с любимым человеком. Но такого человека не было, в 45 лет одиночество, которого она так боялась, подступило вплотную. Родственники умерли, а Энрикетта, выросшая вдали от вечно занятой матери, стала совсем чужой. Д’Аннунцио все больше отдалялся от нее. Обретя наконец не без ее помощи громкую славу, он по своей привычке забыл о благодарности.

Ее терпение лопнуло, когда он отдал главную роль в новой пьесе «Дочери Йорио» молодой актрисе Ирме Граматика — ученице Дузе и, конечно же, своей любовнице. Узнав об этом, Элеонора надолго слегла, а когда поправилась, послала писателю краткую телеграмму: «Все кончено». Она разочаровалась не только в нем, но и в мужчинах вообще и сообразно вольному духу эпохи перенесла свою страсть на женщин. Вскоре она поселилась во Флоренции в одной квартире с молодой феминисткой Линой Полетти. Чтобы публика не судачила об их отношениях, Дузе надолго оставила сцену.

Она вернулась только в 1913 году, но новый подъем ее творчества был прерван Первой мировой войной. Зарубежные гастроли стали невозможны, да и в самой Италии театры опустели. По призыву правительства Дузе с другими актерами отправилась на фронт, чтобы скрасить солдатский отдых, но затея потерпела провал. На фоне окопной крови и грязи театр показался ей как никогда искусственным, бумажным. Солдат, которым ежедневно грозила смерть, не увлекали выдуманные страсти. Дузе назвала случившееся «величайшей бестактностью» и осталась на фронте — не актрисой, а медсестрой в госпитале. Теперь она играла, утешая раненых, один из которых сказал: «Когда она говорит, мне кажется, что у меня снова есть руки».

С окончанием войны Дузе переехала к дочери в Англию, не собираясь вновь выходить на сцену. Но поклонники забросали ее письмами, умоляя вернуться. И не только поклонники — молодые актеры просили помочь им советом, жалуясь на равнодушие публики, на отсутствие новых пьес. Вернувшись, она создала свою труппу из молодежи, вложив в это предприятие все свои средства. И тут жизнь снова вмешалась в ее планы — в стране произошел фашистский переворот. Режиму Муссолини были нужны не театры, а пушки, не воспитание чувств, а готовность пролить кровь за «великую Италию». Поняв, что в стране, охваченной националистическим психозом, ее планам не суждено сбыться, Дузе решилась уехать. После прощального турне, где ее встречали как королеву, актриса села на пароход и отправилась в Англию.