Экологический парадокс
На протяжении веков богом утвержденная связь человека и верблюда оставалась незыблема. Рождались и умирали царства, а райку-рабари продолжали заниматься своим делом, успевая и умудряясь адаптироваться к любой власти. Но вот пришло наше время.
И выяснилось, что местные пастбища охранялись только традицией, а отнюдь не юридическими документами. Растущие города, новые дороги и ирригационные сооружения стали не умолимо теснить верблюжьи угодья. Мало того — в 2004 году правительство запретило выпасы на огромных территориях, отведенных под национальные парки и заповедники, что разом лишило райку 120 000 гектаров земли. Большую роль во введении этого запрета сыграли настойчивые требования защитников окружающей среды. Потом, правда, нашлись и те, кто доказывал обратное: запрещение выпаса животных нарушает равновесие экосистемы… При этом большинство райку едва ли слышали о научных дебатах, способных существенно повлиять на их жизнь.
А между тем результаты не заставили себя ждать. Еще недавно Индия занимала третье место в мире по числу верблюдов. За последние 10 лет их число сократилось вдвое. Запреты на выпас привели к тому, что многие семьи стали просто избавляться от своих стад, отправляя их на ярмарку в Пушкар. Причем если раньше продавали лишь молодых самцов, сейчас готовы отдавать и самок. Уже в 2004 году случалось, что верблюдов вывозили в Пакистан, а возможно, и в арабские страны, на убой — раньше это было неслыханно. Да, глобализация шагает по пустыням штата семимильными шагами. Сельское хозяйство и животноводство Раджастхана стремительно трансформируются на современный лад. Постепенно штат становится лидером в сфере информационных технологий, а в его столице Джайпуре открылся крупнейший в Северной Индии технопарк, где держат представительства все софтверные гиганты страны.
Положение усугубляет и массовый туризм: Джайпур входит в так называемый золотой треугольник Индии (Дели — Агра — Джайпур), а с недавнего времени становится популярна и раджастханская «глубинка». Все чаще можно увидеть, как неприступные крепости старых махараджей «переформатируются» в неприступно дорогие отели, где верблюды в роскошной упряжи дополняют собой экзотический колорит. Можно ли их будет увидеть спустя лет десять у райку в естественной среде, покажет время.
Фото Зака Канепари
Мира Салганик , Сергей Тамилин
Богиня сцены
Ее почти забыли, как и остальных актеров той эпохи, когда еще не было киносъемки, и им, героям и мученикам сцены, оставалось полагаться на ненадежную людскую память. Сегодня об Элеоноре Дузе напоминают лишь нечеткие фото да звание La Divina, «божественная», которым ее наградила публика.
Дузе (по-итальянски ударение в ее фамилии падает на первый слог) была звеном традиции, которая связывала современность с далеким Средневековьем, когда родилась знаменитая комедия дель арте. Ее актеры веселили народ сценками с участием одних и тех же персонажей — Арлекина, Коломбины, Бригеллы. Их уделом была бездомность: если на холодном Севере постоянные театры появились давно (первым стал шекспировский «Глобус»), то в Италии актерские труппы вплоть до ХХ века не имели пристанища, скитаясь по городам и весям в надежде, часто напрасной, на щедрость их жителей. Искусство актеров вызывало восхищение, но профессия их считалась позорной, сродни нищенству. Именно поэтому знатный падуанский дворянин проклял своего сына Луиджи Дузе, когда тому вздумалось идти в актеры. Не слишком огорченный Луиджи отправился в Венецию — город Гоцци и Гольдони, насквозь пропитанный театром, где улицы выглядели декорациями, а любая реплика казалась произнесенной со сцены. Здесь Дузе стал капокомико, главой труппы, а венцом его карьеры стала собственная маска комедии дель арте — грубоватый остряк Джакометто. Такие маски позволялись только выдающимся актерам.
Сын Луиджи, Винченцо Алессандро Дузе, не обладал талантом отца. Его уделом стали скитания по захолустью, где крестьяне расплачивались с актерами колбасой или бутылью кислого вина. Месяцы и годы он со своими актерами трясся в фургоне с истрепанными декорациями и костюмами, давно превратившимися в лохмотья. В том же фургоне Алессандро и его жена, актриса Анджелика Каппелетто, зачали маленькую Элеонору, которая появилась на свет 3 октября 1858 года в гостинице ломбардского городка Виджевано. Судьба девочки была известна наперед — те же бесконечные скитания, жара и холод, затверженные роли. Отправляясь играть, отец с матерью на весь вечер запирали малышку в каморке на постоялом дворе. Экономя керосин, они не зажигали свет, во мраке кто-то шуршал, и Элеонора с тех пор боялась Дузе в драматической роли Франчески да Римини по одноименной пьесе Габриеле Д"Аннунцио темноты, одиночества и крыс. Впервые она вышла на сцену в четыре года, играя маленькую Козетту в «Отверженных» Гюго. Чтобы девочка заплакала, кто-то из комедиантов снизу начал больно щипать ее за ноги. Так она поняла, что искусство — это боль, что актер на сцене должен не притворяться, не играть, а испытывать подлинные чувства.
Элеонора не знала, что в те же годы в ее жизнь властно вмешалась судьба. В 1860 году Гарибальди начал освобождение Италии, ставшей из конгломерата феодальных княжеств единым национальным государством. «Италия создана, теперь создадим итальянцев!» — по этому призыву писатели, художники, музыканты взялись за создание произведений, правдиво передающих жизнь народа. Появились и новые пьесы, в которых предстояло блеснуть юной Дузе. А пока ей было 12 лет и она только что сменила заболевшую мать в роли примы ее маленькой труппы. Позже она вспоминала, как с трудом приходила в себя после спектаклей: «Только что в театре я плакала, кричала, безумствовала, умирала от яда или от кинжала. И теперь в ушах у меня еще звучали чужие голоса — это звенели стихи… В душе еще жила чужая воля, от которой мне не удавалось избавиться — словно кто-то другой ходил моими ногами и жестикулировал моими руками».
Год спустя, когда они играли в Вероне, ей прямо на сцену принесли телеграмму — скончалась мать. Собрав все силы, она доиграла пьесу без единой слезинки. Дела у труппы шли все хуже, и были дни, когда обед Элеоноры ограничивался кукурузной лепешкой. Она так и осталась маленькой, худой и бледной, и лицо ее не отличалось красотой — привлекали только черные кудри и огромные трагические глаза. Когда ей исполнилось 15 лет, отцовская труппа распалась, и актриса с трудом нашла работу у венецианца Луиджи Педзана. Этот Карабас видел в актерах послушных кукол, и непокорность Дузе, ее стремление играть «как в жизни» бесило его. «Из тебя никогда не выйдет актрисы!» — кричал он ей. По иронии судьбы его сестра Джачинта, тоже известная актриса, первой поверила в актерский талант Элеоноры и взяла ее в свою труппу. Скоро звезда Дузе засияла на итальянском театральном горизонте. В газетах одна за другой появлялись восторженные рецензии: никогда еще зрители не видели такой нежной Офелии, такой печальной Дездемоны, такой трагической Терезы Ракен…
Друг актрисы поэт Габриеле Д’Аннунцио
В 22 года Элеонора вместе с отцом вступила в труппу известного актера Чезаре Росси. Амплуа героя-любовника там делили два красавца актера — Тебальдо Кекки и Флавио Андо, начавшие нешуточную борьбу за сердце Элеоноры. Она вышла замуж за Кекки, родилась дочь Энрикетта, но вскоре Андо, с досады женившийся на другой актрисе, показался ей более привлекательным. Начался тайный роман, Кекки в ярости оставил неверную жену, а вскоре за ним последовал и Андо, оставшийся, впрочем, ее другом.
Как ни странно, эти личные драмы не особенно впечатлили Дузе — она в ту пору была занята совершенствованием своего актерского мастерства. В краткую пору замужества она увидела в Турине «Даму с камелиями» с участием великой Сары Бернар. Француженка находилась в расцвете своего таланта, и ее игра потрясла Элеонору. «Вот та, кто заставит толпу склониться перед искусством!» — воскликнула она. Сара зорким глазом тоже заметила в первых рядах зрительницу — «типичную итальянку с копной растрепанных черных волос, некрасивую, но с удивительно подвижным лицом». Так началось соперничество двух великих актрис — отныне Дузе старалась выбирать именно те роли, в которых блистала Бернар, а Маргарита Готье в «Даме с камелиями» стала ее визитной карточкой. Сравнивая их, разные критики приходили к одному выводу: Сара великолепна, но везде играет себя, упивается собой. Элеонора не так впечатляет, но в каждой пьесе разная, она целиком сливается со своими героинями. И если Сара упрямо отказывалась стариться, покрывая лицо густым слоем грима (говорили даже, что она красит щеки эмалью), то Элеонора до последних лет жизни не признавала ни пудры, ни румян. Зрители просто не замечали ее морщин, когда по волшебству богини сцены перед ними вдруг представала юная Джульетта.