— Знаю. — Она потянулась к бутылке, но я отвел ее подальше, взял пару стаканов для сока из шкафчика и плеснул виски в них. — Мне нужно больше, чем столько!
— Обойдешься.
Она повернулась ко мне — глаза серые, как грозовая туча, и гневные.
— Не указывай мне, без чего я обойдусь! Ты меня не знаешь!
— Зато знаю о заливании боли виски. К этому скоро привыкаешь, и тогда тебе не хватит всех запасов виски в мире.
— Не тебя сейчас насиловали!
— Чуть не изнасиловали. Я его остановил. Извини, что не пришел раньше, но есть огромная разница между совершенным и предотвращенным изнасилованием. — Ее глаза сверкнули, и я выставил перед собой ладони: — Не говорю, что это приятно. Это страшно, ты вправе чувствовать то, что сейчас чувствуешь. Я просто говорю, что выхлебанное виски не сотрет из памяти случившегося.
— Да что ты, блин, знаешь?! — Она вылила залпом в рот то, что я налил, и прижала бокал ко лбу. Через секунду протянула мне стакан, требуя еще.
И тогда я увидел шрамы. Настоящую штриховку из тонких белых линий и полос на запястьях и предплечьях. Не скрываемые, не шлифованные. Некоторые старые, некоторые не очень. И несколько новых, еще с корочкой.
Поймав мой взгляд, она подняла голову и с вызовом ждала вопроса. Я не спросил. Я все еще был без рубашки, поэтому указал на свою грудь и живот, где такие же шрамы переплетались, как спутанная ветром пшеница. Некоторые я скрыл татуировками, другие обыграл татуировками, третьи оставил нарочито заметными. Некоторые короткие, как зарубки древнего календаря, другие действительно были зарубками — дни, пережитые на арене, выигранные матчи. Нелл рассматривала шрамы, длинные шрамы, оставшиеся от порезов, нанесенных ради боли, облегчающей иную боль.
Да, я знаю, почему она режет себя. Вот чего не знаю, так это истинной причины. Она сидит глубоко в Нелл. Нужно время и терпение, чтобы это из нее вытащить. А я, наверное, расскажу ей о своей жизни.
Чего совершенно не хочу делать.
Она посмотрела мне в глаза, мягко и понимающе.
— Ты сам себя?
— Раньше. Давно.
— Зачем?
Я покачал головой:
— Это сказка для другой ночи, и даром я ее не расскажу.
Она напряглась:
— И что ты хочешь взамен?
— Твою историю.
Она с облегчением выдохнула.
— Ты ее знаешь.
— Не всю. Я не знаю самых корней, дряни, которая скрыта на самом дне души.
— Об этом никто не знает, — едва слышно прошептала Нелл, и черт меня побери, если это не прозвучало соблазнительно, страстно и беззащитно одновременно.
— Ну, об этом тоже никто не знает, — постучал я себя по груди большим пальцем.
— Давай баш на баш. — Она неподвижно стояла в дюйме от меня. С каждым вдохом ее груди касались моей кожи, шрамов, татуировок.
Я кивнул:
— Но не сейчас. Сейчас ты пьешь со мной еще один бокал и смотришь какой-нибудь фильм поглупее. Затем ложишься спать и завтра сидишь дома.
— Нельзя, у меня занятия и работа…
— Позвони и отпросись. Скажи, что заболела.
— Я…
— Позвони, Нелл, — перебил я.
— Но ты не можешь остаться у меня на ночь!
— Почему?
Она уставилась себе на ноги. На ногтях у нее облупился розовый лак.
— Нельзя, и все.
— Я лягу на диване. А ты в своей комнате, и дверь закроешь.
— Нет, — снова прошептала она.
— Да почему нет?
— А это… часть сделки.
Секрета, хотела она сказать.
— Тогда я лягу спать у твоей двери, на площадке. Тебе нельзя сегодня быть одной.
— Я в порядке, Колтон.
— Вранье, ни фига ты не в порядке.
— Вранье, — пожала она плечами. — Но со мной все нормально.
Я засмеялся:
— Посмотри на меня.
Она отрицательно покачала головой, закусив губу. Мне вновь захотелось взять эту губу в рот и сосать, пока не исчезнет боль от ранок. Я хотел жевать ее губу вместо нее. Я хотел узнать вкус ее языка. Я хотел запустить руки под дурацкую, слащавую, чересчур детскую огромную футболку с Лило и Ститчем и почувствовать ее кожу, изгибы, изумительную мягкость ее плоти.
Я ничего этого не сделал. Только смотрел на нее, затем указательным пальцем приподнял ее голову, чтобы посмотреть в глаза. Нелл опустила веки. Из-под ресниц выступила влага. Она глубоко дышала, и я заметил, как ее ногти глубоко вонзаются в стиснутые запястья и безжалостно сдирают кожу. Боль, чтобы облегчить иную боль. Применив всю силу и мягкость, какие у меня есть, я разжал ее пальцы, отведя ногти от кожи, и передвинул их на свои предплечья.
Привлек Нелл к себе. Преградой между нами оставались наши руки. Ее ногти глубоко впились мне в кожу, но через секунду она опомнилась и сжала мои запястья.
— Это не одно и то же. Твоя боль не облегчает мою, — прошептала она мне в плечо. В правое, где японский дракон изрыгал пламя на иероглифы.
— Понятное дело. Я просто хотел, чтобы ты не ранила себя.
— Это помогает…
— Ни фига подобного, это лишь на время отодвигает боль. Как выпивка.
— Но мне надо…
— Тебе надо снова начать чувствовать. Почувствуй боль, признай ее. И живи дальше.
— Как у тебя все легко, — с горечью бросила она.
— Не легко. Это, блин, самая трудная штука в мире. — Я отвел мокрую прядку с ее лица и от своего рта. — Труднее этого я ничего не знаю. Вот почему мы пьем, колемся и деремся. Вот почему я играю на гитаре и собираю моторы.
Она отодвинулась:
— Ты собираешь моторы?
Я засмеялся.
— Да. Музыка — моя страсть. А для поддержания штанов я перебираю старые моторы и восстанавливаю классические модели авто. Не пойми неправильно, к машинам у меня тоже страсть, но иная.
— Ты в какой-то фирме работаешь?
— Нет, у меня своя мастерская в Куинсе.
— Правда? — удивилась она. Меня малость покоробило, но виду я не подал.
— Правда.
— А можно увидеть твою мастерскую? — Ее голос зазвучал ясно и с надеждой.
— Сейчас?
— Да, сейчас. Я не могу здесь оставаться. Я все время вижу Дэна, чувствую на себе его лапы, вижу его на полу, окровавленного. — Она указала на то место, где лежал Громила Дэн, и помолчала немного. Я уже знал, что она скажет. — Он… он умер?
— Нет. Да не парься ты о нем, он получил по заслугам.
— Ты его сильно отделал.
— Надо было его убить. И убил бы, если б… — Я покачал головой. — Все, забыли.
— Это я виновата. Надо было головой думать. Я же видела, к чему все шло.
— Не смей, Нелл Хоторн! — взорвался я. — Не смей вешать это на себя! Ты не заслуживаешь подобного дерьма.
Пораженная, она отступила, испуганная этой вспышкой бешенства.