Вилен:
— Слушай сюда, Кесса, и слушай внимательно… Ты открываешь рот только для того, чтобы давать конкретные ответы. Больше никаких комментариев, ясно?
Бэмби опять жестикулирует.
— Прима принесла тебе хлеб и воду…
Я напрягся… так вот что за сверток у Бэмби в руках… Да как ей в голову пришло принести жратву этой твари?
Рэд, спокойно, поговоришь об этом с Бэмби дома… Спокойно…
— Э-э-э не откажусь.
Вилен берет из рук моей девочки сверток и швыряет его к ногам этой суки. Бэмби недовольно дернулась, но мой брат удержал ее за плечи.
Пока отравительница жадно пьет воду, Вилен подводит мою жену к единственному стулу, усаживает ее и становится сзади. Бэмби поднимает голову и благодарно ему улыбается. Он кивает «все хорошо, не за что», и кладет ей руки на плечи.
Из угла раздается, полное насмешливого презрения:
— Прима, а они тебя имеют по очереди или одновременно?
Все, сука… ты — труп… ты-растерзанный-до-неузнаваемости-труп…
Слышу крик Бэмби, чувствую, как Вилен перехватывает меня и падает на меня сверху, придавив своим телом… Я рычу и сбрасываю его с себя… Не успеваю встать, и… почувствовав схватившие мою руку любимые пальчики, уже не могу встать… Потому что, если я встану, то меня уже никто и ничто не остановит:
— Бэмби, Бэмби…
Она гладит мою щеку и взглядом умоляет успокоиться, просит позволить ей довести задуманное до конца.
— Хорошо, любимая… Но, я не могу здесь находиться. Я подожду вас с Виленом на улице.
Мне надо закурить, фак… фак… фак…. Полкоролевства за сигарету…
— Вилен, говори, черт бы тебя побрал!!!
…Когда Бэмби и мой брат сели в носилки, я не заподозрил ничего неладного. Моя девочка молчала и не шевелилась, но у меня было тому отличное обоснование: она же не каждый день общается с тем, кто желает ей смерти. Вилен же, наоборот, был весь, как на шарнирах. На мой вопрос: «Что», он ответил: «Не сейчас». Так мы молча и доехали до дома…
— Рэд, я обложался, я так обложался, брат.
— Что с Бэмби?
Моя девочка сейчас лежит в соседней комнате. Меня дико страшит непонимание ее состояния, и я хочу сейчас же услышать его причину. Вилен опускает на руки голову и начинает свой рассказ о том, что произошло в камере после того, как я оттуда ретировался.
— Рэд… В общем, сначала, Кесса отвечала на все вопросы, но ничего нового мы так и не узнали… Потом она стала срываться… перескакивать с темы на тему, отвечать невпопад, вспоминать свое детство, ругать брата за то, что не выдал ее замуж, что если бы она была замужем, то уже не принадлежала бы к его семье, а принадлежала бы к семье мужа, и что тогда бы ей было все равно… что она не хотела рисковать из-за него, но боялась, что в случае, если правда выплывет наружу, потерять свой ранг, как его сестра… потом опять про детство, про давно умерших родителей… потом вдруг стала перечислять тех, с кем у нее были любовные связи… сука-сука-сука… Рэд, да если бы я только знал… если бы я только мог предположить что-то подобное, да я бы за шкирку вытащил оттуда Бэмби, и пусть бы она ненавидела меня за это до конца своих дней… да… лучше пусть бы вообще перестала со мной разговаривать, чем так… чем то…
— Вилен, не испытывай мое терпение. Что было дальше?
— Дальше… эта тварь сошла с катушек… начала плакать, стоять перед Бэмби на коленях, умолять о помиловании. Девочка через меня сказала, что это не в ее власти… Потом Бэмби встала и начала как бы собирать с щечек слезинки, ну, я понял и перевел этой мрази, что Прима… жалеет ее… И Кесса… засмеялась… нехорошо так засмеялась… как же я не понял в тот момент, что это был на самом деле не смех… Потом она затараторила, как ненормальная: «Ты меня жалеешь? Меня? Да ты себя пожалей, дура! Да ты же рано или поздно вспомнишь, как тебя насиловали… насиловали не один день… снова и снова… и… вот кто кого тогда будет жалеть, а?» Я подошел и врезал этой суке по морде, я бил ее, пока та не захлебнулась своим смехом. Бэмби… у-у-у, ну, почему я послушался ее и остановился? Ненавижу себя, никогда не прощу себе эту слабость…
У меня онемели от ужаса губы, и я с трудом выдавил из себя:
— Бэмби попросила тебя остановиться, и что?
— И села возле Кессы на колени, стала гладить ту по голове… а Кесса, заливаясь слезами рассказала, что ее брат в начале кампании, останавливался в крепости Никлэд. Рэд, я не могу…
— Продолжай.
— Бэмби уже была в той камере. Воин, которого ты казнил, похвастался перед Кессом красотой своей пленницы. Вечером, после пирушки, когда Воин уже свалился под стол, Кесс со своими двумя заместителями пошли к Бэмби… Кесса сказала, что брат подробно описал ей накануне аудиенции с тобой все то, что они делали с… нашей девочкой… они… В общем, она пересказала нам все это… Рэд, я — мужик, но у меня волосы шевелились на руках от того, что я услышал от этой конченой суки… Еще он сказал Кессе… Рэд… он сказал, что никогда такого не видел, он сказал, что Бэмби… что она совсем не плакала и не кричала, что она терпела молча…
— Почему ты не заставил эту гниду заткнуться?
— Брат, Бэмби…
Я понял, что моя жена не дала ему это сделать.
— И…
— Кесс на следующий день захотел повторить… Но, когда они зашли в камеру, то увидели, как жена Воина сдирает с Бэмби кожу…
— Что еще?
— Кесса быстро сопоставила факты и объяснила брату, что той девочкой в камере была нынешняя Прима, но, чтобы тот не переживал, что все знают, что она не в своем уме, и что она его не узнает… Но Кесса решила все-таки на всякий случай проверить… Тогда, во время ее встречи с Бэмби, эта тварь задала мне вопрос, а правда ли что Прима не в своем уме. Я сказал, что нет, и что Прима просто дала обет молчания… Я подписал тогда Бэмби смертный приговор…
Мне дурно — мне не хватает воздуха… Я не знаю, что мне делать…
Моя Бэмби в ступоре уже три дня…
Ее жизни ничего не угрожает, но можно ли называть это ее существование жизнью?
Мы уже давно оставили любые попытки разговорить ее, увидеть от нее хоть малюсенькую реакцию на наши слова… Мы просили, мы умоляли… мы пытались ее хоть как-то растормошить… Но так ничего и не добились…
Она все время смотрит в одну точку и реагирует только на простые вещи: ей говоришь идти — она передвигает ножками, ей говоришь кушать — она кушает, ей говоришь сходить в туалет — она идет, ей говоришь спать — она ложится и закрывает глаза… Моя девочка ведет себя как живая бездушная кукла…
Если она находится в состоянии бодрствования, то сидит, поджав под себя ноги, на одном и том же облюбованном месте — на подоконнике … сидит там часами, не двигаясь, и смотрит через окно в одну точку… Что она там видит? Ведь, кажется, сама природа решила разделить с Бэмби ее страдания. На улице уже три дня льет, как из ведра… За все десять лет моего пребывания, здесь ни разу не было такой мрачной и удручающей все чувства погоды…