Слышу крик Вилена:
— Рэд, что?
Ору ему:
— Медика сюда!!!
— О Боже… нет…
— Бегом!!!
Бэмби, задыхаясь, извивается в моих руках, и в этот момент мысль-таки догоняет мое тело. Но лучше бы мне навсегда разучиться мыслить, лучше бы мне собственными руками выковырять из тупой черепушки свой мозг, чтобы в нем никогда не рождались подобные мысли: «Она умирает… Она умирает… Она умирает…». Эти два слова пульсируют у меня в голове ярким красным цветом. Этот же цвет уже застилает мне глаза. Проходят мучительные минуты страданий моей любимой девочки… Слышу за спиной какое-то движение. Голос Медика:
— Что она только что ела?
Вилен:
— На полу остатки конфеты.
Медик профессионально холодно (я убью его за это, я убью его за этот тон):
— Так я и думал. Мастер Вилен, понюхайте. Это — запах миндаля. Конфета была отравлена цианистым калием. Простите, но э-э-э… Прима обречена.
Мне надо что-то сказать, чтобы объяснить невозможность своего существования без Бэмби — нет слов… мне надо закричать, чтобы с криком выпустить весь ужас, сковавший мои внутренности — нет звуков… мне надо застонать, чтобы прогнать из головы пожирающее меня чувство безысходности — нет сил…
За моей спиной в голос кричит Вилен… что-то бессвязное… что-то бессмысленное… что-то бесполезное…
Бэмби выгибается дугой, и падает с моих рук. Я смотрю на свои конечности, которые в данный момент не могут удержать мою девочку, и обещаю себе ампутировать их…
Моя любимая слегка приподнимается на коленях, сжимается в каком-то спазме и… ее захватывает приступ рвоты… спазм… приступ … рвотная масса на ковре… спазм… приступ… рвотная масса… спазм… приступ… вода с желчью… спазм… приступ… кровь…
О Боже… кровь… ее рвет кровью…
И вдруг все прекратилось… Как будто кто-то щелкнул у нее внутри выключателем…
Бэмби учащенно дышит, хрипло сипит:
— Рэд…
Подхватываю ее на руки, она шевелит губками, я наклоняюсь к ней, чтобы услышать ее слова (Господи, пожалуйста, пусть это будут не ее последние слова, Господи, пожалуйста):
— П-прости, ч-что испачкала к-ковер…
После этого… моя любимая девочка обмякла в моих руках… А я… ругаю свои слезы, которые мешают всмотреться в последний раз в любимые черты, потому что мне ничего не видно из-за этой пелены.
Вилен кладет мне руку на плечо и тихо то ли говорит, то ли спрашивает:
— Она ушла…
На моих руках лежит моя жизнь, смысл моего жалкого существования, моя единственная любовь. Меня хватает — таки, чтобы выразить криком ненависть к тем, кто это сделал, презрение к себе, который это допустил, обвинение в адрес Всевышнего, который не услышал мой зов о помощи. Выдав из себя этот крик, теряю последние силы и прислоняюсь своей мокрой щекой к личику моей ушедшей жены.
Я… чувствую тепло ее кожи… слышу ее тихое ровное дыхание…
Я… боюсь подарить себе надежду… боюсь, что это все — проделки моего убитого горем мозга… боюсь отстраниться от нее…
— Вил, она дышит.
Мой голос выдает все мои боюсь.
Мне удается-таки усилием воли заставить себя встать и подойти к кровати, чтобы положить на нее мою… она дышит… она жива… она будет жить… Бэмби.
Я не отхожу от моей девочки ни на шаг, я не отрываю свой взгляд от моей девочки ни на минуту, я не сдвигаю с ее руки свою ни на миллиметр. Вилен обращается ко мне:
— В вазе было пять отравленных конфет. Исполнители приступили к расследованию. Первый Исп уведомлен, что будет казнен, если мы до конца дня не узнаем имя виновного. Медик ходит по дому, рвет на себе одежду и волосы, и кричит о Чуде. Настоятель приказал всем духовникам королевства впасть в транс и благодарить Бога за чудесное спасение Примы. Рэд, как ей удалось? Этот яд реально убивает наповал.
Моему мыслительному процессу сейчас не до анализа слов Вилена:
— Брат, она без сознания уже два часа. Вил, если с ней что-то случится, я этого не перенесу.
— Не рефлексируй. Посмотри на нее — щечки розовые, дыхание ровное, пульс в норме. Ей просто надо время, чтобы восстановиться. И… Рэд, ты же знаешь, что ты не единственный, кто не сможет жить без нее.
Нашел время озвучивать чувства к моей жене. Но мне не хватает сил хоть как-то отреагировать на его слова…
Вил, входит в комнату:
— Рэд, они начали допрашивать Кессу.
— Хорошо.
Я фиксирую в этот момент количество часов бессознательного состояния Бэмби.
— Вил, уже четыре часа.
Моя девочка одновременно открывает глаза и делает глубокий судорожный вдох. Видит меня и шевелит, зажатыми в моей ладони, пальчиками.
Мое горло сжимается и мне не удается ничего сказать. Бэмби смотрит на меня удивленными глазками:
— Рэд, что случилось?
Я слабо машу головой, мол, все в порядке.
— Так почему у тебя такой вид, как будто ты кого-то похоронил?
Рэд, ты мужик, или как? Да возьми ты себя в руки, а то сейчас расплачешься как девчонка. Вилен откашливается и отвечает вместо меня:
— Все хорошо, Бэмби. Просто ты заставила нас сегодня поволноваться.
— Что со мной было? Я помню, как глотаю конфету, помню… Боль… помню э-э ковер… а потом ничего не помню. Рэд, любимый, перестань смотреть на меня так…
Вилен сегодня молодцом:
— А-а… Бэмби, понимаешь…
И мой брат пересказывает моей девочке в двух словах о попытке ее отравлении (попытке? да ее именно отравили!!!)
Бэмби притягивает меня к себе со словами:
— Рэд, прости, прости, любимый.
Я целую ее щечку и, наконец, произношу первые слова:
— За что, моя хорошая?
— За то, что заставила волноваться и… за то, что испачкала ковер… и за то, что наломала наши планы отдохнуть сегодня на море.
Я не знаю, пытается ли она меня таким образом приободрить, или просто входит в режим своей обычной манеры общения:
— Бэмби, ты что издеваешься? Да какой ковер, да какое море?! Да ты понимаешь, что тебя отравили и ты умерла… прости, это я решил, что ты умерла… Да за что ты просишь прощения? Да это я должен стоять на коленях и молить о прощении тебя… за то, что не уберег в собственном доме, за то, что допустил, чтобы подобное вообще могло с тобой произойти.
Она переводит взгляд на Вилена:
— И чем меня отравили?
Слышу как брат придвигается ближе к кровати:
— Цианистым калием.
Бэмби… улыбается:
— Вечно ты Вилен со своими шуточками.
— Такими вещами не шутят.
— Ну да, так я и поверила. А известно ли вам, дорогие мои, что этот яд — смертелен, и что ни один человек не сможет выжить, если в его организм попадет даже его ничтожнейшее количество?