Признаваясь в собственной глупой уверенности, Агата рассмеялась сначала, а потом запрокинула голову, выдыхая, моргая…
Дальше — снова посмотрела Косте в лицо. Когда он — всё такой же внимательный — смотрит на нее, немного склонив голову. И судя по тому, что черты смягчились, пальцы нежно поглаживали кожу на бедрах, а взгляд потеплел будто, ему история понравилась.
— Тогда было рано. Но это не отменяет того, что… Ну я сама не справлюсь, Кость… С ребенком не справлюсь. Там же врачи, сады, школы, институты. Я понятия не имею, как смогу всё это… Но уже выбора нет, я решила… Поэтому ты ему очень нужен будешь… Может даже больше, чем я… Ты сможешь защитить, если что. Я верю, что ты сможешь.
Агата сказала то, в чем не сомневалась. Как бы дальше ни сложилась их с Костей жизнь, во что бы ни превратилась их история, такой отец, как Гордеев, ее ребенку необходим.
Костя выслушал, прикрыл глаза на мгновение, сглотнул опять, кивнул. А потом снова открыл, переводя голову уже в другую сторону.
— Я не про ребенка спросил, Агат. Про тебя. Ты чего ждешь?
Костя спросил, Агата покраснела сильнее, снова опуская взгляд.
Про ребенка говорить ей было легче. Там было, о чем говорить, а про себя…
Абсолютная растерянность. Полное незнание. Безнадега вперемешку с надеждой.
— Мне без тебя плохо…
Агата чувствовала, что выталкивать из себя слова ей вдруг стало сложно. Будто организм сопротивлялся. Не ворочался язык, не пускало горло. Наверное, всё дело в том, что им не понравилось в заточении, а глупая хозяйка, судя по всему, настроена ступить на те же грабли.
— Мне тоже, Замочек.
Костя сказал очень серьезно, без пауз и сомнений. По-прежнему глядя прямо в глаза.
— Но с тобой мне тоже было плохо. Я так больше не хочу. Я так больше не позволю.
— Так больше не будет.
Получив от Кости обещание, Агата замерла на несколько секунд, а потом выдохнула, кивая, как бы принимая…
И хрен его знает, почему она ему верит. Нельзя же. Нельзя. Но верит. Дура-птичка. Снова несется на свою глыбу на всех парах.
— Если я захочу уйти, ты должен будешь меня отпустить. Мне не надо это обещать, но ты должен будешь. Потому что это — нормально. Потому что я — не твое имущество. Потому что я — человек равный тебе. Я не смогу с тобой воевать. Я тебе проиграю. Но ты не имеешь права воевать со мной так, как делал это. Ты можешь нагибать, кого считаешь нужным, кроме меня. Меня не смей.
Агата знала, что звучит, наверное, в меру комично. Хотя бы потому, что дальше зачитывания собственных прав дело в её случае явно не пойдет. Даже если он всё это похерит, она ведь снова ничего не сможет предъявить против. Но если он именно спрашивает… Если он именно просит… Это всё должно быть произнесено. Это всё должно быть осмыслено и принято им добровольно.
— Если ты мне изменишь — я тебя брошу. Но сначала кастрирую. Вот этими руками. Тупым ножом. Придурка такого…
Пусть Агата давно поняла и даже искренне поверила в то, что с Полиной у них действительно ничего не было, эмоциональный фон не располагал к сдержанности. Она сейчас нервничала. Причина нервов — он. Так почему бы не фигануть «вот этими руками» по тем самым во всем виноватым плечам?
А потом еще раз, потому что Костя улыбается и качает головой.
После чего тянется к ней, фиксирует за затылок, прижимает к себе — щекой к щеке, шепчет на ухо…
— Два месяца без секса, Агата. Два гребанных месяца хочу тебя так, что сдохнуть легче, чем другую трахнуть. Если врач разрешит — ты у меня пропишешься в койке, поняла вообще, динамо?
Ум подсказывал, что в ответ на его вопрос надо бы возмутиться, но Агата внезапно почувствовала, что её, будто волной, накрывает желанием. Такой силы, что не справиться. Это гормональное. И еще немного потому, что она безумно по нему скучала.
Поэтому вместо возмущения с губ слетает какой-то неопределенный смешной звук…
Или не смешной, потому что Костя реагирует на него не ответным смехом и не улыбкой даже. Скользит носом по щеке вперед, целует за ухом сначала, потом ведет по шее, прижимаясь к месту соединения с плечом…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Божечки…
Агата шепчет несдержанно, жмурясь, прижимаясь к нему теснее, сильнее впиваясь в плечи, а потом охает, потому что он отрывается, смотрит в лицо, ждет взгляда…
— Давай дальше. Мне ехать надо.
Говорит, наверняка видит, что во взгляде Агаты — разочарование. Но он прав. Спешить не стоит. И если в нем есть силы — за это нужно быть благодарной.
— Мне больше нечего сказать. Я хочу, чтобы ты меня уважал. Я не прощу измену. Ты должен пообещать мне, что не бросишь ребенка. А я… По-прежнему тебя люблю, наверное…
Особенно сложно дались последние слова. Но они слетели с губ — и стало как-то подозрительно легко.
А еще тепло, потому что Костин взгляд из делового, снова стал теплым. И губы снова дрогнули. И к её потянулись…
— Пиздец, как тебя люблю, Замочек. Просто пиздец…
Костя шепнул в них, улыбаясь, а потом уже поцеловал — пусть несмелую, но такую же улыбку в ответ.
Прошелся пальцами по бедрам вверх, сжал ягодицы, знал, что Агата, которая старается стать еще ближе, чувствует его возбуждение, переживает свое. Судя по всему — особенно сильное. Костя читал, что с беременными такое случается. Им сильнее хочется. Он вообще многое читал в последнее время. Как безнадежный мазохист, которому вряд ли светило вот такое утро. Но оно наступило.
Осознавая, что ему действительно нужно ехать, но если продолжать в том же духе — въедет он разве что в нее, Костя снова отстранился. Улыбался, скользя взглядом по тяжело дышавшей, порозовевшей и явно забывшей обо всем на свете Агате, потом прокашлялся…
— Я хочу, чтобы ты вернулась домой. В мой дом. Наш. Бой скучает… — реагируя на первые слова, Агата чуть нахмурилась. Упоминание пса заставило опустить взгляд уже пристыжено, закусить губу… — И я скучаю.
А потом взметнуть. Зеленые глаза светились сомнением и сожалением. В голубых снова просьба.
Он целый месяц держал себя в руках. Правда держал. И дальше тоже держал бы. Но она же не хотела, чтобы вместо Кости к ней вернулась бесхребетная мямля? И многое в нем — без изменений. Он хочет максимум. Он хочет получить всё и сразу. Он её по-прежнему до бесконечности хочет. Он всё такой же наглый победитель.
Её любимый жадный мальчик, которого жизни не хватит любить так, как он хотел бы.
Жизни не хватит, а её отдачи — вполне.
— Мне нужно время, Костя…
Агата решила сходу попытаться в компромиссы. И сходу же получила понимание, что… Нет. Не с ним.
— До вечера хватит?
Потому что Костя спросил, расплываясь в такой улыбке, что как бы Агата ни злилась, как бы ни прикусывала уголки, ее губы растянулись в ответ.
Они смотрели друг на друга.
Костин взгляд выражал наглую просьбу. Агатин — мнимые сомнения, потому что…
— Я просто по Бою соскучилась…
Ответить «да» гордость не позволила. А вот пробубнеть куда-то в Костину шею, снова обнимая его сильно-сильно, Агата посчитала допустимым…
А потом долго и вроде как незаметно улыбалась, когда он, смеясь, гладил по спине, чередуя поцелуи в висок и щекотку дыханием там же…
— Если хочешь — я сам заеду за тобой. Но это будет поздно.
— Не надо. Мы с Гаврилой… Мы поладили… Если он сможет…
— Это мы ещё обсудим, кстати… Как вы так поладили…
Агата услышала, переварить попыталась, смутилась немного.
Выпрямилась, глянула на Костю с прищуром опять… Поняла, что по его взгляду реально непонятно — это шутка или ревнует… А потом и вовсе подпрыгнула, потому что вслед за равномерными поглаживаниями получила неожиданный, пусть не сильный, но вполне звонкий хлопок по заднице.
— Ай! — возмутилась, толкая Костю в плечо, а тот только заулыбался сильнее, снова притягивая к себе, носом потерся, губами прижался…
Доволен, скотина.
Всё-то ему легко дается…
— Ты сам его ко мне подослал!
Агата зачем-то попыталась оправдаться, повысив голос, а Косте, кажется, привычно пох.