Потому что ему тогда было просто хорошо, а ей еще и сложно. Прощать подчас сложнее, чем просить прощения.
Но главное они сделали — по шагу друг к другу. И дальше будет лучше, Костя знал точно.
Ему уже было хорошо.
Под тем самым потолком на том самом матрасе. С её головой на плече, заброшенной на него ногой, тихим равномерным сопением…
Агату быстро вырубило, но это и немудрено. А к нему сон как-то не шел…
В костюме лежать было пиздец как неудобно, но Костя не двигался — чтобы не разбудить, не потревожить. Потому что любые неудобства меркнут рядом с осознанием возможности её отсутствия в зоне досягаемости.
И вновь вернувшись, наконец-то приходит понимание, что сраный потолок, который так его задолбал, это его личное самое ясное голубое безоблачное небо, которое только могло случиться в жизни Кости Гордеева.
Которое везде будет голубым, если она будет рядом…
Которому трещины идут куда больше, чем Костиной грудине.
Агата пошевелилась, нахмурилась немного, смахнула с лица волосы, а потом скользнула пальцами по воротнику пиджака, шее, к волосам, остановилась, повела пальцем, будто кожу нежно гладя…
Подтянула бедро повыше, когда точно так же, усмехаясь, Костя повел пальцем по коже того самого бедра…
Закрыл глаза, выдохнул…
Прислушался опять…
Понял, что счастливее, наверное, в жизни не бывал. И вряд ли будет.
Но это не волнует. Это нормально. Просто неожиданно, что счастье человека, грезящего покорением мира, внезапно оказалось спрятанным в комнатушке за семью замками.
И в эту комнатушку не надо пробираться, сносить дверь взрывчаткой, выбивать тараном, здесь не нужны схемы, бабки, достижения. Подвиги и порванные жилы.
Здесь это всё не оценят, испугаются только.
Здесь особые правила, пугающие своей легкостью уже Костю.
Сюда просто можно позвонить. Здесь тебе просто откроют. Потому что какого бы говна ты ни наворотил, именно здесь тебя очень сильно любят и готовы тебя прощать.
* * *
Утром Костя встал с кровати, на которой так и провел ночь — без сна, без секса, без удобства, но в абсолютном спокойствии.
Убедился сначала, что Агата не проснулась раньше времени. Засчитал себе же это за приятную победу, а потом пошел в душ.
Здесь, как и в принципе в квартире, почти ничего не изменилось, но для него будто изменилось всё. Обрело флер ностальгии. Обрело очарование места, к которому привязано слишком много воспоминаний, к которым прикоснуться даже — уже огромная радость.
Контрастный душ немного взбодрил. Костя умылся, оделся снова, вернулся в спальню.
Опустился на угол кровати, разблокировал телефон, давая Агате еще несколько минут на то, чтобы поспать.
Почему-то даже будить её было жалко, хотя и очевидно — в этом нет ничего критичного. Она даже вряд ли станет бурчать, как бывало в их таком далеком и совсем недавнем прошлом. В конце концов, выпроводит его, а потом доспит в свое удовольствие, сколько захочет.
Но сейчас Агата стала для Кости по-особенному хрупкой. И по-особенному важной.
Его отец не ценил его мать. Наверное, его даже понять в этом можно. Он ведь клюнул на симпатичную девку, а не проститутку. Поэтому потом, скорее всего, элементарно брезговал. Ею. А беременность… Вряд ли верил, что залет — от него.
Вряд ли хотя бы на секунду сомневался. Вряд ли чувствовал ответственность. Вряд ли чувствовал желание.
Но для себя такого Костя не хотел. Он презирал собственных родителей. Откровенно боялся повторить.
И как бы сложно им с Агатой ни было, он в глубине души радовался, что в этом плане — нет. Здесь без сбоя в прошивке. У них всё будет по-другому. Она другая. Он другой.
Не идеальные. И будет тоже не идеально. И не нормально даже — тут она права, нормально у них не получится. Просто иначе.
По-своему. Но так, чтобы у них получилось.
Для Кости это было очень важно. И очень хотелось верить, что для Агаты тоже…
Сначала она зашевелилась за его спиной.
А когда Костя оглянулся, уже терла глаза, просыпаясь.
Приоткрыла один, встретилась с его взглядом, улыбнулась как-то… Неловко что ли… Вероятно, стыдясь за то, что вчера лила слезы. Вероятно, сходу думая, а как выглядит…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Доброе утро…
Агата шепнула, Костя кивнул, продолжая смущать. И сам понимал, что надо бы сделать что-то с собой — хотя бы смотреть поспокойней, поравнодушней, но не получалось. Со временем его снова отпустит. Но пока… Он правда слишком скучал, слишком чувствовал значимость потери…
— Привет…
Сказал в ответ, отложил телефон, вытянул руку, перевернув ладонью вверх.
Смотрел на лицо Агаты, когда она — с осторожностью на ту самую ладонь. Ждал терпеливо, пока сядет, вложит в нее свои пальцы…
Уехать, не поговорив, Костя не мог. Еще один день в неведении — это пытка, от которой он и так слишком устал. Поэтому потянул на себя настойчиво. Чувствовал, что Агата немного напряжена, но, что не могло не радовать, позволяет…
На коленях приблизилась сначала, потом, понимая, чего хочет Костя, перебросила ногу через его бедро, села верхом…
Увернуться попыталась, когда он потянулся к губам, надавила на плечи, чтобы не настаивал…
Костя знал, Агата делает это не потому, что не заслужил, просто она никогда не любила целоваться, если не умылась. И это ее маниакальное желание всегда быть и чувствовать себя на все сто откровенно забавляло. При том, что ей ведь миллион раз говорено… Похуй-похуй-похуй.
Костя сжал девичьи бедра, притягивая ближе. Почувствовал, что Агата уже не упирается — цепляется за плечи…
Наверное, видит то самое «похуй» в требовательном взгляде или каком-то движении, а может просто вспоминает, потому что дает всё же поцеловать себя. Сначала в скулу, потом в уголок губ, потом поворачивает голову…
Стонет тихо, но так сладко-нетерпеливо, что мужские пальцы сами собой ощутимо впиваются в кожу на бедрах…
Костя получает свой поцелуй, Агата по излюбленной привычке скользит пальцами в его волосы…
И пусть дальше обоим хочется совсем не говорить, но первым отрывается он. Блуждает взглядом по её лицу, то и дело задерживаясь — то на губах, то на глазах, то спускаясь ниже…
Отмечает, что Агата немного поправилась. Это чувствуется. И ей это идет.
И как же хочется… Как же, сука, хочется её вот такую себе. Целиком и полностью. За семь своих замков.
Но не так, как было раньше, а добровольно. Поэтому…
— Чего ты ждешь от меня, Агата? Скажи мне честно.
* * *
Наверное, Агате стоило знать ответ на этот вопрос, открывая ему дверь.
Наверное, именно в раздумьях об этом ей и нужно было провести весь месяц.
Но дело в том, что…
— Я не знаю, Костя…
Агата шепнула, пожимая плечами и опуская взгляд.
Чувствовала, что Костя продолжает смотреть. Волнение чувствовала. Думать пыталась. Но правда состояла в том, что она просто не знала.
Ни чего ждет, ни чего хочет.
— Я поняла, что не могу с ним поступить так, как поступали со мной.
Агата заговорила, продолжая смотреть вниз.
— Мы — два тупицы. Мы должны были быть осторожны. Я должна была тормозить тебя или пить таблетки. Ты должен был вести себя аккуратно. Но он в этом не виноват. И я не имею права…
Взгляд Агаты на секунду скользнул вверх, она поймала ответный Костин — напряженный и внимательный. Долго не выдержала, он сглотнул, не перебивая, она снова опустила глаза.
— Я как дура расчувствовалась, когда подумала, что ребенок двигается уже. Ходила вся из себя решительная… Делала вид, что недовольна, когда Гаврила приезжал и говорил, что врач всё переносит и переносит… А сама каждый раз испытывала облегчение. И знала же, что он врет, что никакой врач ничего не переносит, что это всё Гаврила… Знала и позволяла. А потом… Ну мне показалось, что он шевелится…
Губы Агаты дрогнули, она на миг снова взгляд подняла. Покраснела немного…
— Мне так стыдно стало. И так плохо. Рыдала, как дура. И поняла, что не могу. Как только сказала Гавриле, что передумала, врач как-то резко в тот же день согласился принять… Мы съездили, посмотрели… Мне врач сказала, что я еще большая дура… Ну то есть не так сказала, но суть в этом… Это не он шевелился, это живот бурчал…