Агата долго смотрела на экран, будто со стороны подмечая, что пальцы начинают дрожать, а сама она чувствует одновременно страх — потому что это разумная реакция человека, который не хочет еще раз вляпаться… И трепет — потому что у любого разумного человека может случиться глупое влюбленное сердце…
До сих пор влюбленное.
По-новому после того, каким он был в последний день и что сказал.
Агата и раньше понимала, что во многом он — недолюбленный мальчик, но тот рассказ пробрал до костей и в самое сердце. Это его не оправдывает — недолюбленных много, но не все ведут себя так… Но это его объясняет. И это не дает его возненавидеть. А вот жалеть и тянуться… Да.
Агата со страхом поймала себя на мысли о том, что ей хотелось бы оказаться где-то рядом, когда он был совсем маленьким, взять за грудки его мать, встряхнуть, наорать, что он достоин… Что его не просто можно любить, что его любить нужно, что она обязана…
Однажды даже сон такой приснился, а проснулась Агата в слезах, потому что та женщина не хотела… Ей тоже было похуй…
Вслед за «привет» от Кости прилетело уже: «Бой скучает. Аудио запиши, пожалуйста».
Агата прочла несколько раз, чувствуя практически физическую боль. Зажмурилась, чтобы не расплакаться… А всё равно не сдержалась.
Записала, конечно же. Знала, что делает это не для Боя, но всё равно записала.
Дальше их переписка была такой же скудной и редкой.
Аудио, которые записывал Костя, Агата переслушивала много-много-много раз.
Его голос был очень тихим, совсем не радостным, будто надломленным. И ее таким же, наверное.
Они сделали друг другу адски больно. По незнанию и неумению. Из-за страхов. Из-за неопытности. Потому что оба — большие раненные дети.
Но исход это не меняло. Агата не готова была бросаться в омут с головой. А Костя наконец-то не чувствовал в себе права форсировать.
Он спрашивал про самочувствие. Агата отвечала обтекаемо. Напрямую о ребенке — не спросил ни разу. Наверное, боялся. А Агата… Наверное, пока так и не убедилась, что всё сделала правильно. Оставляла себе шанс… Уже откровенно призрачный… Всё переиграть.
Смотрела со слезами на глазах видео с Боем, перед которым снова чувствовала стыд — он бросился её защищать, он готов был пойти ради нее против Кости, а она даже не попрощалась… Бежала так, что пятки сверкали. Зассала, что Костя передумает. Но он — нет. Держал свое слово. И себя в руках.
Агата ни разу не жалела, что не взяла ту флешку. Знала, что это не придаст ей уверенности. Скорее наоборот — повысит тревожность. Ей не нужны были такие жертвы от Кости. Она не хотела «держать его за горло». Она хотела спокойствия… Она вроде как его получила…
А на душе тоска.
Вчера ночью он снова писал. Спрашивал, как дела.
Агата ответила: «хорошо». Подумала немного. Отправила следом: «а у тебя?».
Наверное, это было лишним. Слишком очевидно глупый мостик для продолжения бессмысленной беседы, которая только теребит им души. Но Костя ответил не так, как было бы логичным. К примеру, «тоже хорошо». Или «так же».
Он написал: «херово».
Агата снова прочла, чувствуя, как сжимается сердце. Прекрасно понимала это его «херово». Потому что ее «хорошо» — оно о том же. Просто смелости не хватает говорить правду.
— Ничего не надо. Только скажи мне…
Возвращаясь из мыслей на кухню, туда, где Гаврила и бергамотовый чай, а на столе — экраном вниз — телефон, в котором сообщение «херово» так и осталось без ответа, Агата потянулась пальцем к вазе с конфетами… Есть не хотела, просто руки бы чем-то занять…
— Спрашивай… Отвечу…
Агата улыбнулась, кивая. Не сомневалась. Гаврила был разговорчивым и почти никогда не увиливал. Вероятно, Костя не запрещал ничего ей рассказывать. А Агата просто не могла удержаться. Она теперь очень много знала об их детстве, юности, зрелости. О том, чем Костя занимался раньше, занимается теперь.
Она и гуглила тоже много. Её мурашило часто из-за того, как высоко он метит. Это сложно было вписать в собственные представления о том, что такое личный потолок и насколько у них с Костей они разные, но… Это вызывало в ней новое уважение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Потому что Костя — это глыба. Наверное, глупо было ожидать от глыбы, что она пощадит налетевшую на нее птичку.
— Как ты на это всё согласился? На этот дурацкий брак? Кости с Полиной… Если ты ее любишь… То ладно они… У них свои мотивы… Но ты…
Этот вопрос мучил Агату долго и сильно. Гаврила ей рассказал всё, как было. Она почему-то не усомнилась, что правда. Это вполне походило на Костю. Это соответствовало тому, что он раз за разом говорил ей. И если почитать в интернете… А Агата о несостоявшемся браке тоже читала… Всё кажется логичным. За исключением поведения Гаврилы.
— Я не соглашался, сестренка. Я предложил…
Который уточнил, усмехаясь тоже грустно. Отодвинул чашку, откинулся на спинке стула, ноги протянул чуть в сторону.
— Ей нужна была помощь. Мне показалось, что так я смогу ей помочь. Мне было важно…
— Почему? Это странная помощь, ты же понимаешь… Они… Они спокойно могли перейти черту… Как бы ты жил, зная, что женщина, которую ты любишь… С твоим другом… Они же детей бы заводили, ворковали бы…
Гаврила хмыкнул, смотря с любопытством на Агату, которая скривилась на последних словах.
— Это с тобой Костя воркует, сестренка. Я его таким больше ни с кем не видел… С Полиной не стал бы…
Агата должна была к этому готовиться. В конце концов, Гаврила — всегда был и будет «агентом» Кости, но когда последний в очередной раз ее поймал на подобном — фыркнула, чуть покраснев.
Гаврила обожал ловить ее на проявлениях не угасшей влюбленности. У Агаты пока что хватало упрямства ее отрицать.
Публично отрицать, когда сердце-то сбивается…
— А если серьезно… Ты просто пойми… У нас-то с ней будущего нет. Это данность. Но я не хочу, чтобы будущего не было у неё, в принципе…
— Почему у вас нет будущего? Я не понимаю, Гаврила… Ты же не бедный. Ты красивый. Ты умный. Ты…
— Замуж пойдешь за меня может? За такого королевича…
Агата начала хвалить, Гаврила перебил шуточным предложением… И снова Агата фыркнула, не сдерживая легкую улыбку…
— Я уже замужем.
Сказала, краснея сильнее… Давая повод мужчине напротив тоже улыбнуться. Оба подумали об одном и том же. Косте, наверное, было бы приятно…
Потому что про развод он не спрашивал, Агата не педалировала. Знала: скажет — на следующий день получит бумажку. Её снова привезет Гаврила. Знала и не говорила.
— Вот и она уже замужем…
Гаврила ответил задумчиво, грустнея будто, отводя взгляд…
А потом мотнул головой, снова улыбнулся.
— У нас ребенок мог быть, сестренка. Мы молодые были, не очень осторожные. Правда дурные. Любили друг друга — словами не передать. Она забеременела. Я готовил все, чтобы мы свалили… Потому что у нее очень сложный отец. Он ее вроде как любит, но она для него — в первую очередь актив. Наследница. Кобыла породистая. Он не затем ее учил, воспитывал, одевал, чтобы она от чмошника какого-то в девятнадцать в подоле принесла. Я не знаю, откуда он узнал, но… Я не употреблял тогда. Я никогда не был слишком честным и чистым. В аферах участвовал. Дрался. Но не употреблял. Это они меня на иглу посадили. А Полине сказали, что я всегда наркоманом был. Подделали анализы. Сказали, что урода родит, потому что связалась с нариком. Отец заставил избавиться. Выпер в загранку и там держал, пока ее не попустило…
— Кошмар какой…
Агата не сдержалась, инстинктивно прижимая руку к животу…
В последнее время вот таких — инстинктивных — жестов и мыслей в ней становилось всё больше.
Проявлять их было стыдно. В принципе за многое стыдно. А сейчас перед Гаврилой почему-то особенно.
Ведь у них с Полей забрали то, от чего Агата хотела отказаться сама.
— Я намного позже узнал, что ребенок-то здоровый был. Ну тогда точно. Да и я же не кололся. И сейчас… Ему или ей… Восемь лет было бы, получается…