Читать интересную книгу Дау, Кентавр и другие - И. Халатников

Мы с Фоком посетили почти все известные музеи Лондона. Наши привычки совпали: мы оба не любили в одиночку бро­дить по чужому городу. Как-то мы, помнится, много часов провели в Национальной галерее и неожиданно встретились у знаменитой картины Гойи «Портрет донны Изабеллы». Фок был потрясен не только мастерством художника, но и красо­той донны Изабеллы, долго говорил мне о своем впечатлении. Его реакция была для меня несколько неожиданной, так как в нашем кругу он слыл «сухарем».

После окончания конференции мы с Гинзбургом были при­глашены в Кембридж и Оксфорд, где я встретился с моими коллегами, многих из которых знал лишь заочно. Как извест­но, по знаменитым газонам Кембриджа и Оксфорда можно гулять только членам колледжа. Когда профессор Д. Шенберг, близкий друг Ландау и Капицы, прогуливал нас с Гинзбургом по этим газонам, я уверенно заявил, что у нас в Черноголовке будут такие же. Гинзбург быстро поколебал мою уверенность, процитировав Ильфа и Петрова: «Не выйдет, мальчик, комикование по Ч. Чаплину». Время, к сожалению, показало, что его скептицизм был оправдан.

Много внимания мне уделил оксфордский профессор Курт Мендельсон, директор Кларендонской лаборатории в Оксфорде, с которым у нас было немало общих научных интересов. Это необыкновенно жизнелюбивый и образованный человек. Он много путешествовал и написал книгу о пирамидах египет­ских фараонов, в которой содержалось оригинальное толкова­ние их предназначения. В Лондоне мы посетили известный клуб «Атенеум», членством в котором он очень гордился, так как даже не все премьер-министры Англии удостаивались че­сти быть принятыми в этот клуб. Незадолго до этого в прави­лах клуба произошла серьезная «революция» — его членам раз­решили приходить со своими дамами, однако дам кормили в отдельном ресторане, находившемся в полуподвальном поме­щении. Английские традиции — вещь серьезная.

Наша дружба с Мендельсоном продолжалась многие годы. Он часто посещал Советский Союз. Однажды я пригласил его в ресторан «Славянский базар» и угостил в традиционно рус­ском стиле — стерлядью, водкой и квасом. Запомнилось, с каким удовольствием он запивал водку квасом, каждый раз повторяя: «Вот это жизнь!»

Заканчивая рассказ о моей первой поездке за границу, я хотел бы вернуться к Фоку.

Фок стал председателем оргкомитета следующей, V Гра­витационной конференции, которая должна была проводить­ся в Тбилиси через три года, т.е. в 1968 г. Нам много пришлось взаимодействовать с ним в процессе подготовки к этой кон­ференции, которая прошла очень успешно, чему немало спо­собствовало традиционное грузинское гостеприимство. Запом­нилось, как под занавес мы с Фоком совершили поездку на автомашине по замечательным горным районам. Темперамент­ный шофер-грузин, постоянно что-то рассказывая, на самых опасных участках дороги бросал руль и начинал жестикулиро­вать. Тогда раздавалась решительная команда Фока: «Немед­ленно руки на руль!» Это восклицание я часто вспоминаю, наблюдая современную жизнь в России.

Очередная, VI Гравитационная конференция происходила в Копенгагене в 1971 г. Я не принимал в ней участия, и, как выяснилось, это было к лучшему — судьба меня уберегла. Ру­ководителем советской делегации снова был академик Фок. В состав делегации наряду с другими входили А.З. Петров и Д.Д. Иваненко. Еще до выезда в Копенгаген стало известно, что Международная гравитационная комиссия предлагает про­вести следующую, VII конференцию в Израиле, что связыва­лось с именем великого Эйнштейна, который активно поддер­живал создание этого государства. По очевидным причинам неожиданное известие произвело шок в партийных кругах. Де­легации был дан строгий наказ — «лечь костьми», но не допу­стить этого безобразия.

Насколько мне известно, советская делегация проводила большую закулисную работу и демонстративно покинула зал заседания, когда происходило голосование по утверждению Израиля в качестве места проведения следующей конферен­ции. Фок оставался в зале, хотя и не голосовал. Но повлиять на общее решение не удалось.

По возвращении в Москву в партийных инстанциях было произведено тщательное расследование случившегося. Как из­вестно, после зарубежных поездок советские ученые обязаны были писать отчеты, в которые, наряду с научными итогами, полагалось включать и общие впечатления.

По-видимому, в некоторых отчетах вопросу об Израиле уде­лялось значительное внимание, так как участникам надо было оправдаться в том, что они не смогли выполнить полученные «директивные указания». Для Фока результат оказался пла­чевным — после Копенгагена его более за границу не выпус­кали. Он тяжело переживал это. Как я уже говорил, он знал себе цену, и подобный запрет, задевая самолюбие, был для него унизителен.

Научный авторитет Фока был столь высок, что партийные инстанции раньше никогда не чинили препятствий для его зарубежных поездок. Всегда уверенный в себе, он после 1971 г. выглядел несколько подавленным. Создавалось впечатление, что запрет на поездки сказался на его здоровье. Раньше его уверенность в себе проявлялась даже в шутках. Как известно, советские ученые, вернувшись из-за границы, обязаны были заявлять о прочитанных там лекциях и сдавать государству гонорары. Владимир Александрович этого никогда не делал и шутил, говоря своим друзьям: «Академик — не оброчный му­жик» или: «Дают пятак, а требуют, чтобы ты сдал им рубль».

Фок пытался бороться против ущемления своих прав, обра­щался в разные инстанции, но добиться ничего не мог. Он мне говорил, что во время одного из таких визитов ему пока­зали отчет о поездке в Копенгаген, написанный его протеже Петровым. Все выезжающие за границу были обязаны писать отчет. В отчете Петрова говорилось, что Фок в своих выступ­лениях на конференции не дал отпора сионистам (так окрес­тили всех, голосовавших за проведение конференции в Израи­ле). Рассказывая эту историю, Владимир Александрович возмущался и применял типичную для физика-теоретика ло­гику: «Петров не мог знать, что я говорил на конференции, так как он не знал ни одного иностранного языка. К тому же во время голосования Петрова и в зале не было!» У меня сло­жилось впечатление, что чиновник из Министерства высшего образования, показавший отчет Петрова, хотел сознательно усилить удар, поскольку хорошо знал, что Фок сильно про­двигал Петрова и тот был многим ему обязан.

Последний раз я видел Фока на праздновании 250-летия Академии наук. Он, грузный, с явной одышкой, поднимался по лестнице в сопровождении дочери Натальи Владимировны.

Создавалось впечатление, что он полностью отключился от внешнего мира, чему, естественно, также способствовала его глухота. Вскоре Фока не стало.

Я столь подробно описал мою первую поездку, чтобы об­легчить читателю, не знакомому с особенностями нашей тог­дашней жизни, чтение последующих страниц. Эти воспоми­нания написаны спустя много лет после первой моей поездки на Запад. За прошедшие годы я неоднократно побывал за ру­бежом. Бывало разное. Как и в первый раз, выезды часто со­провождались трудностями, иногда срывались. Все это отни­мало у меня массу сил и здоровья. Однако ретроспективно мне видится во всех коллизиях только абсурдная и юмористи­ческая сторона.

Указ королевы Юлианы

В 1967 г. я был избран Лоренцовским профессором Лей­денского университета в Голландии. Эта почетная кафедра уч­реждена в честь великого голландского физика X. Лоренца и ежегодно замещается иностранными физиками. Назначения на эту должность производятся королевскими указами. Под­писи Лоренцовских профессоров можно увидеть на стене глав­ной аудитории Института Лоренца.

Получив указ королевы Юлианы о моем назначении, я на­чал оформление документов. Естественно, будучи директором Института теоретической физики, я не собирался оставлять его на год и планировал поездку лишь на три месяца. Однако вскоре из Управления внешних сношений Академии наук (УВС) мне сообщили, что мой отъезд не может состояться. Решение было принято не в самом УВС. Эта организация, по моим многолетним наблюдениям, была скорее лояльной и не чини­ла особых препятствий для выездов, хотя среди многочислен­ных сотрудников управления иногда встречались люди очень недоброжелательные.

Получив отрицательный ответ из УВС, я обратился к прези­денту Академии наук и объяснил неприличие ситуации, посколь­ку к ней была причастна королева Юлиана. Мстислав Всеволо­дович Келдыш быстро сообразил, как можно использовать это обстоятельство, вызвал к себе тогдашнего начальника УВС

С.Г. Корнеева, о могуществе которого ходили легенды, и пред­ложил ему подготовить новое письмо в «инстанции». Главным в новом письме должна была быть идея о том, что королева Юлиана обидится, если Халатников не приедет. Этот аргумент, по-видимому, подействовал, и мне разрешили принять назна­чение на должность Лоренцовского профессора и выехать в Голландию сроком на один месяц (вместо одного года, как это предусматривалось приглашением). Я был доволен результа­том, поскольку в то время поездки на такой «большой» срок были редкостью. В обязанности Лоренцовского профессора входило чтение некоторого количества лекций. Я прочитал их все за один месяц, посетил Лабораторию им. X. Камерлинга- Оннеса, где впервые был получен жидкий гелий, с теорией сверхтекучести которого была многие годы связана моя науч­ная жизнь. И, естественно, поездка запомнилась тем, что дала мне возможность оставить свою подпись в очень достойной компании.