по рублю за пуд!
— Брешешь! — воскликнул бородатый крестьянин, загоревшимися глазами смотря на рыжего балагура.
— Да ты шо! Вот зуб те даю!
— А много ли урожая-то даёт та картопля? Может, в аккурат пуд с десятины и снимешь? — засомневался вдруг кто-то из мужиков.
— Тыщща пудов! Вот те крест — тыщща! Ну, у тебя, сиволапого, попервой будет, может, пятьсот, или даже триста. А набалатыкаешься, так и более можно брать. Она работу любит — да я тебе сейчас всё расскажу! Ты с утра ея навернешь, так к вечеру три десятины, не вспотев, вспашешь!
— Да ладно! Три десятины? Брехня! Не могёт того быть!
— Да как не могёт! Да я сам пахал! Только надобно смотреть, чтобы лошадь с того не околела. Ну да ея тоже очистками покормишь, и скотинка сразу здоровее будет!
* * *
— Ну что, опять ты вчера нажрался?
Кузьма опасливо посмотрел на барина, пытаясь понять, в каком тот настроении. Внешне всегда спокойный, Болотов, если его рассердить, мог быть и очень крут на ответные меры. Опять же, винопития, даже в меру, Андрей Тимофеевич очень уж прямо не любит! Но сейчас, вроде бы, ничего — рассвирепевшим барин не выглядит, да и ладно.
— Дак ведь я же, Тимофеич, чего? Я же всё для пользы дела! Народ в кабаке и добрее, и слушает лучше, а там, сам знаешь, за просто так сидеть не дадут — или покупай горячительное, или проваливай!
— Ну а самому-то пошто ея жрать? Хлебное вино — не шутка, вон, на облучке теперь еле сидишь!
— Да я же ничего! Я мерку-то свою ведаю, лишнего — ни-ни! Тимофеич, ты ж меня знаешь!
— То-то что знаю тебя, ирода. Докладывай, как дело прошло!
— Всё в тютельку! Слушали, раззявив рты!
— Опять, что ли, всякую ересь плёл, про меня, про императрицу? Вот потащат тебя в съезжую, я от тебя сразу же отрекусь. Как есть говорю, не обижайся потом!
— Да ладно, все же хорошо выходит! Семена-то покупают?
— Вполне. Ещё два воза надо в Богородском забрать!
— Андрей Тимофеич, а давай туда Стёпку отрядим!
— А сам чего? Загордился?
— Дак, Андрей Тимофеевич, я же тебе тут нужон! Мы же с тобою, как ты это говорил — «добрый городничий и злой городничий»! В паре работаем! И иначе никак!
Болотов усмехнулся, кутаясь в шерстяную полость от вечернего холода.
— Вот люблю я тебя, чертяка! Ладно, слушай сюда. До морозов надобно нам объехать еще три уезда. В каждом по одной подводе картофельных семян, почитай, расходится. Значится, давай по возу отправим прямо туда, чтобы не ждать. Только укройте хорошо соломою, а поверх её — рогожей, чтобы ночным заморозком клубни не побило. Понял меня?
— А как же! Так что, Стёпка за картоплею поедет?
Болотов выразительно посмотрел на Кузьму, и кучер присмирел.
— Я же говорю — три воза. И ты, и Стёпка, и Тимошка впридачу. Исполнять! И, знаешь, ещё что…. Стёпка-то, так, квёлый, а Тимофей — тот поумнее будет. Ты, пожалуй, его научи всему, что сам знаешь, ну, как народ убалтывать. Да и будете вместе работать!.
— Ох, затейник вы, барин! — одобрительно заметил Кузьма. — То одно, то другое придумаете. Не соскучишься с вами!
— Скоро, чую я, друг ты мой, Кузьма Никитич, будет у всех у нас большой барин, с которым нам скучать отнюдь не придётся, — задумчиво проронил Болотов. — Вот, помяни моё слово!
Глава 11
Между тем, в Москве должны были состояться торжества в честь 25-летия вступления императрицы на престол. Начались они с приема в помещении Московского Благородного собрания. Высокое, в четыре этажа здание с прекрасным, украшенным колоннадою, только что отремонтированным фасадом, было совсем недавно перестроено архитектором Казаковым для нужд и на средства московского дворянства. С утра императрица, с высокой, украшенный жемчугами причёской, в серебряном платье, в карете с нами отправилась в Москву, в Благородное собрание. У входа в здание нас встречали предводитель московского дворянства Михаил Михайлович Измайлов и все самые видные аристократы — Нарышкины, Лопухины, Шереметьевы, и прочая, и прочая. Следуя за императрицею, мы вошли в просторный и очень высокий зал, со всех сторон окруженный прекрасною колоннадой. Пускали в собрание по билетам самое лучшее общество. На хорах, с одной стороны, был оркестр, с другой толпился народ, допущенный только полюбоваться на бал, но не участвовать в нём.
Глядя на это всё, я мог только дивиться тому патриархальному простодушию нравов и презрению всяких мер безопасности, что приняты в этом обществе. В прошлой жизни пришлось мне работать с человеком, рассказывавшим мне, как к ним приехал однажды не президент даже, а всего лишь федеральный министр. Так вот, всё их здание перед этим оцепили и обыскали, и всех работавших там выгнали и с того этажа, где министр должен был появиться, и с этажа выше, и с этажа ниже. А тут, в общем-то, императрица, обладающая огромной, почти безграничной властью на гигантской территории, совершенно свободно может быть подстрелена с хоров из пистолета или карабина. Да, до выстрелов Каракозова ещё очень далеко!
Между тем, сначала перед нами было разыграно целое представление. Появлялись актёры, изображавшие четыре гения, представлявших четыре стороны света, — Один в мехах, — это было Гений Севера, другой в персидском халате — Гений Востока, Гений Запада в камзоле, и каждый говорил о том, чем он славен в Российской империи. Завершал представление «полуденный гений», в древнегреческом одеянии, символизирующий появление «царства, млеко и мед точащего», то есть Тавриды.
Затем пригласили нас перейти в другой зал, где уже горели тысячи свечей; тут начался бал, самый торжественный и блестящий. Дамы и девицы все были в платьях или золотых и серебряных, или шитых золотом, серебром, и на всех премножество драгоценных камней; господа дворяне тоже не отстают — в шитых кафтанах с кружевами, золотыми галунами, пряжки и застёжки с каменьями.