нуждается во мне, пребывая в скорби. Неправильно и неправедно желать больше того, что у меня уже есть», – так рассуждала Беллина и приходила к выводу, что жизнь ее нельзя назвать такой уж скверной.
При том что положение Беллины было весьма скромным, Лиза действительно в ней нуждалась. Рядом с Лизой она чувствовала себя значимой. И этого ей хватало. Зачем еще какие-то тайные политические игры? И предательство – вовсе не такая романтическая и захватывающая штука, как ей когда-то казалось. Нет, то, что у нее уже есть, куда лучше того, что Стефано может ей предложить. Лиза зависит от нее, Лизу нужно опекать и лелеять. Она, Беллина, – служанка знатной госпожи, верная и преданная. И так будет до конца ее дней. Ей этого достаточно. Достаточно ли?..
– Я думаю, меня постигла кара, – внезапно сказала Лиза едва слышно, скорее даже выдохнула, прошептала.
На секунду Беллина подумала, что неверно расслышала. Она подошла к окну, положила ладонь Лизе на плечо, склонившись, прижалась щекой к ее макушке. Теперь они вместе смотрели в каменную стену за окном на другой стороне улицы.
* * *
– Мастер Леонардо вернулся во Флоренцию. Ты знаешь, кто его отец? Тот самый сер[36] Пьеро да Винчи, нотариус.
Франческо, говоря это, будто и не замечал, что Лиза его не слушает. Не поднимая пустых, потухших глаз, она рассеянно поправляла шелковую перевязь на плече мужа. Хозяйка Беллины по-прежнему пребывала в печали, а Беллина не знала, как вернуть ее из этой тьмы. Обдумывала способы, крутила в голове одни и те же мысли так и сяк, наводя порядок на туалетном столике своей госпожи. Мрак скорби, просьба Стефано шпионить за хозяевами… Все эти обстоятельства сгустились черной, низко нависшей тучей у Беллины над головой. Она уже все перепробовала, чтобы вернуть Лизу к нормальной жизни, но ничего не помогло.
Домочадцы вокруг бурно обсуждали новость о том, что Франческо передал управление своими ткацкими мастерскими брату и приказчикам, поскольку коллеги из Шелковой гильдии избрали его своим представителем среди Dodici Buonomini[37]. Как Беллина узнала от повара по имени Алессандро, Франческо будет давать советы приорам Синьории и членам других выборных коллегий. Помимо правительственного жалованья за свою службу ему теперь полагаются алая мантия, подбитая мехом горностая, толпа ливрейных лакеев и место за особым обеденным столом в Палаццо-Веккьо, где подают восхитительные яства, а гостей за трапезой развлекают придворные шуты.
– Говорят, отец уже обеспечил мастеру Леонардо заказ на запрестольный образ у сервитов в Сантиссима-Аннунциата, – бодро продолжал Франческо, застегивая фибулу на мантии.
– Угу… – рассеянно промычала Лиза, распушив горностаевый мех.
Расставляя на туалетном столике глиняные плошки с мазями, кремами и маслами, Беллина исподтишка наблюдала за своей госпожой. Лицо Лизы изменилось с тех пор, как они опустили безжизненное тельце Пьеры в гроб в фамильном склепе на кладбище Санта-Мария-Новелла и закрыли его мраморной плитой. Лиза старалась спрятать следы скорби, но Беллина слишком хорошо ее знала, чтобы не замечать темные круги под глазами, даже замаскированные слоями притираний. Печаль змеей обвилась вокруг ее сердца и сжимала кольца.
– Похоже, мастер Леонардо снискал в Милане громкую славу до того, как туда пришли французы и все покатилось в геенну огненную, – не умолкал Франческо. – Я слышал, он соорудил колоссальную статую коня. Лягушатники теперь используют ее как мишень для упражнений в стрельбе из лука. Ха! – Франческо обернулся к жене и помахал указательным пальцем: – Попомни мои слова: Содерини[38] не замедлит засыпать мастера Леонардо светскими заказами во Флоренции. Ты так не думаешь, дорогая?
Лиза только пожала плечами. У нее больше не было своего мнения ни по каким вопросам.
Беллина хоть и отказалась шпионить за домочадцами, тем не менее внимательно прислушивалась ко всему, что говорил Франческо. Она знала, что семья Джокондо ведет дела с сервитами. Монахам Сантиссима-Аннунциата мастерские Франческо поставляли изысканные алтарные облачения, а Франческо лично осуществлял для них обмен флоринов на деньги разных земель далеко за пределами Тосканы.
Беллина достала из платяного шкафа новый головной убор из алого бархата и положила его на край кровати. Франческо, теперь полностью облаченный в официальные одежды члена Совета двенадцати добрых мужей, одарил ее улыбкой:
– Спасибо, Беллина.
Без дальнейших слов она поняла, что ее просят удалиться, поэтому кивнула и вышла в коридор, не пропустив мимо ушей продолжение монолога хозяина за спиной:
– Не терпится услышать, что скажут остальные одиннадцать, когда я приду. Ходят слухи, Пьеро Медичи готовится к возвращению…
Беллина остановилась недалеко от двери хозяйской спальни. Она, конечно, не шпионка, но слуги умеют превращаться в невидимок.
Леонардо
Флоренция, Италия
1500 год
– Ради собственного блага тебе стоит забросить бесполезные изобретения и сосредоточиться на живописи.
За время моего отсутствия во Флоренции многое изменилось. Но отец, как всегда, верен себе.
Я сдерживаюсь, чтобы не ответить сразу. Воцаряется тишина. Густая. Давящая. Неприятная. Батюшка мой вышагивает туда-обратно – вот-вот протопчет колею в каменных плитах галереи крытого дворика-клуатра в монастыре Сантиссима-Аннунциата, монахи которого – стараниями моего почтенного родителя – согласились меня приютить.
Я перебираю наброски на рабочем столе, уже заваленном распакованными кистями и красками. Послушнику по имени Стефано – молодому человеку с огненными очами – вменили в обязанность снять мои сундуки с повозки и перетащить их в помещение, отданное мне под мастерскую. В келье, примыкающей к галерее, Салаи распаковывает мои вещи, перетряхивает бархатные и шелковые плащи, развешивает их на окне проветриться.
– Мне скоро пятьдесят, отец, – говорю я в конце концов. – Сдается мне, я достаточно взрослый, чтобы самостоятельно решать, что для меня благо. В Милане я как-то ухитрялся выживать много лет без вашей помощи, позвольте напомнить.
Я мог бы и дальше распространяться на ту же тему, но не вижу смысла. Этот разговор у нас тянется годами. Я всего лишь самый старший из двенадцати его детей от одной любовницы и четырех жен, но тот факт, что я его первенец, пусть и незаконнорожденный, имеет для отца важное значение. Однако он ждет от меня слишком много для человека, который так и не признал до конца своего сына как законного наследника. Впрочем, не дело говорить об этом вслух.
– Ха! – звучит мне в ответ.
Отец трясет головой так, что его обвисшие щеки мотаются из стороны в сторону, как брыли у старого пса. За то время, что мы не виделись, лицо его сделалось заскорузлым, шишковатым, изрезанным сетью морщин. Он потерял почти все зубы. Но есть вещи, которые не меняются.
– Ты понятия не имеешь о том, что пришлось пережить нам