отсюда и несколько статуй из серии «Рабов» Микеланджело, Венеру Милосскую, еще некоторое количество шедевров, всего несколько месяцев назад признанных слишком хрупкими для эвакуации. Теперь же руководство Лувра сочло своим долгом рискнуть и найти для них безопасное место вдали от Парижа.
Вместе с остальными музейными работниками Анна поднялась на второй этаж, пошла по анфиладе просторных галерей и затаила дыхание при виде гигантских живописных полотен наполеоновского художника Жака-Луи Давида. Этот зал был у нее одним из самых любимых. Она часто приходила сюда в обеденный перерыв, садилась на банкетку в центре и любовалась воссозданной Давидом коронацией Наполеона. Некоторые холсты здесь были такими огромными, что могли бы сравниться по площади с фундаментом какого-нибудь дома.
Сейчас в галерее Давида она увидела директора музея. Жак Жожар, всегда элегантно одетый по последней моде и подтянутый, сейчас показался Анне растрепанным; у него резче обозначились морщины по углам рта, а под глазами залегли серые тени. Он устало, но решительно пожал руку каждому куратору и поблагодарил их за возвращение в Париж.
– Мы надеялись, что удастся оставить здесь экспонаты, которые слишком велики для перевозки, но теперь ясно, что это невозможно, – объявил Жожар небольшой группе, стоявшей перед ним.
– А как мы их повезем? – спросил кто-то из кураторов.
– Мы здесь собрались как раз для того, чтобы придумать, как это сделать. Можно не сомневаться – немцы хотят ими завладеть. Гитлер мнит себя новым Наполеоном, – с горечью сказал месье Жожар. – Они будут охотиться за картинами.
– Так или иначе, мы не сможем вывезти все одним конвоем, – взволнованно заметила другая сотрудница.
Куратор отдела живописи нервно вздохнул:
– Некоторые работы все равно придется оставить, у нас нет выбора. Это будет ужасное решение, но мы должны спасти хотя бы то, что сможем. Мародерство неизбежно, пусть даже немцы не сумеют забрать всё.
– Если бы удалось найти побольше грузовиков… – пробормотал Пьер.
– У нас нехватка всего – машин, горючего, водителей… Надо сделать все возможное с помощью того, что есть.
– Куда мы поедем? – спросила Анна.
Месье Жожар затянулся сигаретой.
– Мы оборудовали еще одно хранилище под Тулузой. Оно находится в уединенном месте, там должно быть безопасно, но путь будет трудным для водителей – местность в тех краях гористая, а дороги в плохом состоянии.
Анна бросила взгляд через плечо в окно. Ее дом отсюда не было видно, но казалось, что до него рукой подать.
– Сколько у нас времени до отправления?
– Ровно столько, чтобы все успели забежать домой и взять все необходимое, – сказал Жожар. – Грузовики отправятся в путь, как только закончится погрузка.
Через минуту Анна спешила вниз по ступенькам темной задней лестницы к служебному выходу. У двери кабинета музейной службы безопасности она замедлила шаг. На месте месье Дюпона сидел, закинув ноги на стол, молодой человек в форме охранника и от нечего делать крутил в пальцах карандаш. Заметив Анну в дверном проеме, он поспешно сел прямо.
– Я могу чем-то помочь, мадемуазель?
Анна представилась и сказала, что она искала Марселя Гишара.
– Я не видел его несколько месяцев, – покачал головой молодой человек. – С тех пор, как грузовики выехали в другие хранилища.
Должно быть, у Анны на лице отразилось такое отчаяние, что он поднялся из-за стола со словами:
– Давайте посмотрим записи.
Анна, прислонившись к дверному косяку, смотрела, как он роется на полке с папками. Наконец охранник достал одну и, раскрыв ее на столе, пролистал документы.
– Здесь говорится, что Марселя Гишара перевели, – сказал он.
Анна подошла и увидела страницу с досье брата. Вверху было небрежно написано от руки одно слово: «Переведен».
– Переведен? – повторила она недоуменно. – Куда?
Молодой человек опять покачал головой:
– В наши дни трудно отследить кого-либо, мадемуазель. В любом случае, только месье Дюпон может знать, куда его направили.
Месье Дюпон! Анна столько времени избегала встречи с начальником Марселя, потому что боялась за собственную репутацию, ведь это она рекомендовала брата в службу охраны, и вдруг выяснилось, что Дюпон – единственный человек, который мог сказать ей, где Марсель. Но теперь найти месье Дюпона тоже не представлялось возможным…
* * *
Анна бежала вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
– Марсель! Кики! – крикнула она, и ее голос заметался эхом по обшарпанной лестничной клетке. Сейчас перспектива навлечь на себя гнев старой консьержки беспокоила ее меньше всего в сравнении с остальными тревогами. Потертый чемоданчик колотил ее по коленке, пока она поднималась.
Когда Анна пыталась вставить ключ в замок, у нее тряслись руки. Наконец удалось отпереть дверь, и девушка ворвалась в тесную квартирку.
Тишина. Пылинки кружились в цедившемся из коридора свете и исчезали в полумраке.
Девять месяцев она провела в замке Лувиньи и теперь взглянула на свой дом другими глазами. С болью в сердце осознала, насколько мала эта квартирка. В крошечной кухне на дне раковины застоялась зеленоватая вода, к бортикам присохли тонкие полоски жирной пены. Обеденный стол покрывал слой пыли. Анна сделала шаг, и на полу что-то звякнуло – там валялась пустая бутылка из-под вина.
В спальне все было так же, как перед ее отъездом: обе кровати стояли аккуратно застеленные. Вероятно, брат не возвращался домой с той самой ночи, когда просто взял и ушел неведомо куда, собрав свои вещи. Анне вдруг сделалось нехорошо при мысли о том, что квартира с тех пор пустовала.
Но потом в комнате матери она обнаружила скомканную, незаправленную постель; грязный стакан стоял на тумбочке, мятое платье свисало со спинки стула до пола. В ванной раковина была запачкана пудрой для лица. Анна, обходя разбросанные вещи, подошла к окну, за которым мать вывешивала сушиться выстиранное белье, дотянулась до кружевных панталонов – те оказались сухими до заскорузлости. Анна сняла их с веревки и бросила на стул. Огляделась, медля уходить из комнаты матери и раздумывая, не дождаться ли ее здесь – вдруг она сегодня вернется. Наверное, Кики опять пьянствует в своем кабаре или где-то еще, но, возможно, придет сюда переночевать.
Быть может, с Кики и Марселем все хорошо, они целы и невредимы, и если она подождет их здесь, если выбросит пустые бутылки, вымоет грязную посуду, достанет продукты из холодильного шкафа и что-нибудь приготовит на ужин – то есть сделает все то, что делала каждый день, сколько себя помнит, – они переступят порог квартиры, как обычно, и наконец-то можно будет их обнять. Она расскажет им обо всем, что видела и чем занималась долгие месяцы, как участвовала в эвакуации «Моны Лизы» и сама ехала за рулем вслед за грузовиком, который увозил портрет