Читать интересную книгу Хроника стрижки овец - Максим Кантор

Вы сами привели фашистов. Не кто иной, как вы, – это птенцы гнезда Резуна уравняли Гитлера и Сталина, это журналистка Латынина уверяла, что Сталин затеял Мировую войну, это журналист Минкин писал, что лучше бы нас завоевал Гитлер, это поэт Быков назвал народ «чернью», это недоросли-концептуалисты высмеивали Вторую мировую войну, это авангардист рубил иконы топором – ради одобрения культурной публики, это болваны-кураторы устраивали шоу «Осторожно, религия», это компрадорская мразь выдумала безумный термин «красно-коричневые» – чтобы уравнять коммунизм и фашизм.

Вы с ума сошли, господа, вы белены объелись: фашизм – это проповедь неравенства, а коммунизм – это проповедь равенства. Их нельзя уравнивать!

Но капитализму все едино: фашизм, коммунизм – давай их в одну тарелку, лишь бы разом отменить, лишь бы не мешали стричь овец.

Заменим историю прогрессивным хихиканьем: и хихикали, подзуживали, дразнили, обкрадывали, дружили с ворами и жуликами – отплясывали на яхтах и загородных дачах. И раздразнили – фашизм набрался правоты.

Вот он вылезает изо всех нор.

Он теперь моднее концептуализма.

И оправдания находятся.

Посушайте фашиста – он вам споет про то, сколько мистического благородства в братстве СС.

Они расскажут, что фашизм не так страшен, как малюют. Фашизм – это, оказывается, любовь к родине; это – мистический поиск абсолюта; это братство посвященных; это совсем не нацизм, а нечто более приемлемое. И вообще, фашизм – это аристократическое благородство.

Вот, дожили.

А еще шестьдесят лет назад из Аушвица вывезли двадцать восемь вагонов детских колясок – грудных детей душили Циклоном Б.

Слышите? Я понятно сказал? Этого не делал Сталин – никогда, ни в каком лагере мира – только в фашистских – не было разнарядки на убийство детей и младенцев. Только фашисты создали лагеря уничтожения – ничего подобного в просвещенном мире не было никогда. Убийство детей – это выдумал фашизм. Никогда, ни в какой идеологии не появлялось такого задокументированного приказа. И если какой-то подонок в полемическом угаре уравняет убийство младенцев с другим преступлением, то пусть знает: он – подонок и мразь.

Надеюсь, я достаточно ясно это сказал.

Сегодня появилось несчитанное число щелкоперов, которые вам как дважды два докажут, что коммунисты убили людей больше, чем фашисты; что Магадан страшнее Освенцима и что это Россия виновата в мировой войне. Это все – ложь. Ложь дикая и придуманная сознательно. И те, кто насадил эту ложь, виновны в возвращении романтики гитлеризма.

Сегодня по русским городам ходят толпы бритоголовых болванов, для которых слово «фашизм» уже не ругательное – но загадочно-манящее. Вы их сами вызвали – вы им выдали индульгенции.

То, что компрадорская интеллигенция и либеральное мещанство спровоцировали возвращение фашизма – слишком очевидно.

И вся эта сопливая игра в интеллектуальную эзотерику: «герменевтика», общество Нома, «коллективные действия», Общество посвященных и прочая псевдоинтеллектуальная муть – все это породило далеко не паритетный ответ. Возникло действительно эзотерическое братство – оно и не умирало, притворилось спящим, и только, – возникла реальная, не игрушечная каста посвященных, она ширится. Это – фашисты, это их атрибутика, это их мораль.

А интеллигентам – ответить нечего: разве что потрясти премией Кандинского, данной за пляски в храме, да книжкой Резуна помахать, да Новой желтой газетой. Разве что белой ленточкой подпоясаться. Вот и все оружие. Православный храм заплевали – за ненадобностью. Как выразился Немцов: «На наших знаменах начертано – свобода и собственность!» А на наших золотых часах ролекс – полвторого.

Но история пользуется другими часами и время измеряет иначе.

Нам очень скоро придется участвовать в серьезной корриде – и пожалуй что придется взрывать мост.

И положиться не на кого: белые ленточки, девушки с мешками на голове, поэтические капустники, ворюги на мерседесах.

Делом надо заниматься.

Вы что умеете? Мост взорвать сможете?

История одной лошади

В 1937-м Легион Кондор (германский) разбомбил баскский город Герника – Баскония и Каталония оставались последними, кто сопротивлялся франкистам. Бомбардировка была варварской, невоенной – впрочем, то, что сделали потом с Дрезденом или Гамбургом, было более серьезно. Не говоря уж о Хиросиме. Но на тот момент подобных прецедентов не было.

В том же году Пикассо написал большое панно «Герника» – его почти все знают. После смерти Франко полотно доставили в Мадрид, согласно воле художника.

«Герника» Пикассо считается символом трагедии ХХ века – хотя не все могут точно пересказать, что на картине нарисовано. Впрочем, точно так же – далеко не все могут внятно изложить, что именно произошло в ХХ веке. В этом непонимании – и картина, и время, ею описанное, – похожи.

Вроде бы революция была, война потом началась, жестокость нечеловеческая, хотели хорошего, а вышло ужасно. Это все так и есть – и это очень смутно. Вот и картина примерно так же непонятно трактует мир.

Здесь важно то, что картина написана в монохромной гамме – почти гризайль: охристо-серые тона, черные контуры.

Это – не что иное, как газета, газетная фотография. В газетах такие вот блеклые черно-белые фото с места событий.

Пикассо любил рисовать газеты всегда – еще со времен кубизма. Когда началась война, его цветовая гамма потемнела, а вот в «Гернике» он совместил репортажную деталь и мрачный колорит – получилась газетная фреска.

Единственный аналог, который мне приходит в голову, – это окна РОСТа Маяковского, я почти не сомневаюсь, что Пикассо имел их в виду, когда рисовал свою Хронику. Он вообще обожал Маяковского, думаю, что считал Маяковского крупным рисовальщиком – да Маяковский и был таким. Но эти соображения – побоку, главное, разумеется, не в этом.

Картина «Герника» (фотография-фреска) распадается на фрагменты, словно взрывом разбросало предметы, собрать их в единый сюжет непросто. Бывают такие фото с места событий, когда не разобрать, кого там и за что и чем оглушило.

Бывают такие хроники, где хронист подряд записывает все, что видит, – а там детали соберутся воедино. Так и в «Гернике» – сперва кажется, что это набор образов, привычных Пикассо: его испанские зарисовки. Изображена кричащая раненая лошадь, грозный бык, девочка со свечой, рука со сломанной шпагой, голова в шляпе, окно испанского дома – все это встречалось в прежних картинах, а сейчас смешалось в рваное месиво.

Однако это месиво имеет очень ясную логику. На картине изображена коррида. Причем такая коррида, в которой победил бык – тореро убит. Такой исход корриды редок – но бывает. У быка есть шанс победить, хотя на стороне матадора – мастерство и знание (культура боя), но на стороне быка – мощь и напор.

Коррида – одна из основных тем Пикассо; для него, как для испанца, этот спектакль понятен и важен. Это – символ жизни вообще, в целом: поединок природы и культуры, причем такой поединок, в котором нет правой и виноватой стороны. Матадор и бык не противопоставлены как враги, но образуют противоречивое единство: то, что испанцы называют «дуэнде». Они участвуют в общем спектакле, эта мистерия разыграна по правилам – и вражда матадора и быка во многом показная. Это такая неслиянная нераздельность – и брутальное сознание испанца иногда связывает мистерию корриды с христианской символикой. Так вот и земное сплетено с небесным – считает иной фанатичный испанец; Гойя, скажем, именно так и считал. И если вы посмотрите гойевский цикл «Тавромахия» – то эту непротиворечивую борьбу там тоже найдете.

Прочим это может казаться кощунством – но факт остается фактом: Пикассо часто рисовал матадора в образе Христа – для него, испанца, было органично.

Нельзя сказать, что в изображенной сцене бык представлен злодеем. Так получилось – победило варварство и природа. Это не значит, что природа – виновата. Она просто есть и проявляет себя через напор и неразборчивую страсть. А культура проиграла, – впрочем, и матадора на картине не особенно жалко.

Картина кричит и плачет – но кричит и плачет картина не из-за смерти матадора и не из-за торжества быка.

Главный герой «Герники» – умирающая лошадь, сторонний участник этой мистерии.

Лошадей пикадоров отдают на растерзание быку, после того как его раздразнят бандерильеро, втыкая дротики в спину. Лошадей дают убить, чтобы бык почувствовал вкус крови – и зрелище стало захватывающим.

В том, что в итоге побеждает матадор, осуществляется как бы возмездие и справедливость – культура наказывает варварство, мстит за разодранный в клочья народ. Правда в том, что потом, в следующей корриде, все повторяется вновь – и лошадей снова убивают. И это в точности дублирует процесс всемирной истории.