Но королеву, казалось, вовсе не обескураживал недостаток монаршего внимания. У нее был свой гость, для которого она и готовила этот праздник. А уж он-то, несомненно, мог в полной мере оценить то чудо, которое она совершила.
Французский двор не видел такого роскошного угощения со времен средневековья. Горничные и лакеи, повара и поварята, шведские и французские гвардейцы, актеры и танцовщики из театра, даже конюхи не были забыты: в соседнем с дворцом павильоне для них были накрыты столы.
Как только королева встала из-за стола и ступила в душистую тень и полумрак сада, рядом с ней появился стройный красивый молодой человек, высокий, подтянутый, с гордой осанкой и благородно посаженной головой, — граф Аксель Ферсен. У него были светлые волосы северянина, а глаза — удивительно теплые, выразительные, темные. Говорили, что в его жилах течет и южная кровь. Безупречный овал лица, чеканный профиль отличались тонкостью линий. Густые темные брови говорили о твердом, но страстном характере, силе и надежности чувств.
Королеве почти не удавалось побеседовать с ним наедине. За каждым их движением следили сотни глаз, сотни ушей ловили каждое слово, и нашлись бы сотни желающих при возможности пересказать, переиначив до неузнаваемости, все, что удалось бы услышать. И все же молодые люди были счастливы, просто прохаживаясь вместе по бархатистой траве.
Может быть, это ощущение счастья вызвало у королевы желание, чтобы рядом с ней в этот вечер была молодая и счастливая женщина. Увидев Эме, она остановилась и с улыбкой обратилась к девушке, опустившейся в глубоком реверансе:
— Вам нравится мой вечер, мисс Корт?
— Я никогда в жизни не видела ничего подобного вашим прекрасным садам, мадам, — ответила Эме.
— Все украшения и огонь за храмом любви я придумала сама, — заметила королева.
— Идея вполне достойна вас, мадам, — неторопливо произнес глубоким голосом граф Аксель.
Мария Антуанетта повернулась к нему, и в ту же секунду в глазах обоих вспыхнул тот свет, который яснее всяких слов выдавал их тайну. Эме тихонько вздохнула. Она понимала, что эти двое влюблены друг в друга, и это нисколько не удивило ее. На короткое время тень, которая так угрожающе нависала над головой королевы, когда Эме впервые увидела ее в Версале, отступила. Сейчас, пусть всего на несколько часов, царили свет, счастье и любовь.
Мария Антуанетта с видимым усилием отвела взгляд от лица молодого шведа.
— Если бы мне досталась хоть малая толика поэтического таланта, я обязательно сочинила бы об этом прекрасном романтическом вечере поэму, и она наверняка оказалась бы не хуже, чем те строки, которые разгуливают по улицам Парижа.
В ее голосе прозвучали горькие нотки.
— Не думайте об этом, мадам, — быстро проговорил Аксель Ферсен, не притворяясь, что не понимает истинного смысла слов королевы. — Я, конечно, не поэт, но вот две строчки, которые сегодня приходят мне на ум:
Вера, надежда, любовь —Это вечно единый союз.
Взволнованный голос молодого человека прозвучал слегка приглушенно.
— О, прелестно, прелестно! — воскликнула Мария Антуанетта. — Я обязательно это запомню. А вы, мадемуазель, вы вспомните эти слова, когда вернетесь к себе в Англию?
— Я запомню их навсегда, мадам. Вера, надежда, любовь, — это то, о чем каждый из нас может просить, чего мы и должны желать.
— Вы так молоды, а рассуждаете с удивительной убежденностью. Но вера обычно приходит в результате страданий, а любовь — тогда, когда мы ее меньше всего ожидаем.
— Но надежда всегда с нами, — тихо и строго заметила Эме, — от рождения и до могилы.
— Надежда, конечно! Только надежду никто не может отнять у нас.
— В голосе королевы звучало почти отчаяние, но она постаралась не дать ему волю.
— Пойдемте, — пригласила она, — посмотрим, достаточно ли хвороста осталось за храмом любви. Будет дурным знаком, если огонь любви погаснет из-за недостатка топлива.
Королева засмеялась и увлекла Эме за собой, предоставив придворным сплетничать о появлении при дворе новой фаворитки.
Герцог хотел было отправиться следом, но его отвлек английский посол.
— Я хотел бы, если можно, поговорить с вами наедине, где никто нас не сможет услышать, — сказал он.
— Давайте пройдемся до террасы, — предложил герцог. — Там есть скамейка, к которой невозможно подкрасться незаметно.
Вскоре они оказались в укромном уголке парка.
— Если вы не возражаете, я хотел бы услышать вашу версию событий, которые произошли вчера вечером в доме графини де Фремон и во дворце кардинала. Ваша светлость, вероятно, знает, что по Парижу ходят самые невероятные слухи, — произнес посол.
Герцог передал послу суть событий.
— Мисс Корт, должно быть, очень смелая молодая дама! — воскликнул посол.
— Она глубоко верует, поэтому вся сцена показалась ей особенно безобразной и нестерпимой.
— Но она не католичка?
— Моя подопечная — католичка, — коротко ответил герцог. — Вас наверняка уже спрашивали об этом. Я не вижу причины скрывать истинное положение вещей.
— Конечно, конечно, — согласился посол. — Боюсь, однако, что вашей светлости придется отвечать на массу вопросов, большинство которых будет исходить от герцога де Шартра.
— Что может заинтересовать герцога? — удивился Себастьян.
— Ответ на этот вопрос вы знаете. Он просто использует каждую возможность, пусть даже самую маленькую, чтобы досадить королевскому двору. По улицам уже развешаны памфлеты, на которых изображена английская леди, для наглядности украшенная национальным флагом, которая клеймит разврат и упадок нравов во Франции. Причем, как вы прекрасно понимаете, порицает она вовсе не одного кардинала де Роана, но и королеву, и весь королевский двор.
— Но это же просто отвратительно! Неужели это безобразие нельзя прекратить?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});