— Получается, все участники понимают, что будут ревновать друг к другу, и по собственному желанию на это идут? Мужчины же в большинстве собственники. Ладно, если едва знакомую девушку. Шлюху, как меня. Но если свою собственную... А ты как раз утверждаешь, что наоборот, шлюху неинтересно.
— Идея в том, чтобы запустить эволюционные механизмы. Например, я вижу, что крайне привлекательная для меня женщина может зачать потомство от другого. Ответка — неминуемый взрыв либидо. В кровь впрыскиваются ударные дозы тестостерона, в итоге секс и оргазм космические. Нужно же взять верх над генетическим материалом соперника и выиграть гонку за бессмертие. Причем тот факт, что все в резинках, особого значения не имеет. Ревность разжигает огонь.
Лишь бы не остаться потом на пепелище. Я недолго молчу.
— Ты такое тоже пробовал? Со своей девушкой?
— Однажды. И не с Петром. Ощущения на самом деле сильные и запоминающиеся. Жизнь так сложилась, Галчонок, что лет до двадцати семи я успел многое попробовать, за исключением гей-темы, тут мимо. Ни о чем не жалею, никого не осуждаю. И тебе не советую вешать ярлыки. Главное, все было по обоюдному согласию. Это тебя я выкупил у «мамки», видимо, возраст дает о себе знать, — качает он головой.
— Артём, а что случилось потом? Тебе тридцать три, я помню. Получается, временной провал. Ты болел шесть лет?
Истомин слегка улыбается. Перепрыгивает ручей, помогает мне, чтобы не намочила кроссовки. Ловит.
— Типа того. Влюбился. А это уже, милая Галя, как выяснилось, совсем другие по уровню эмоции. Там и без извращений размазывает.
Глава 30
Заживо вспарывает ревностью.
«Влюбился».
«Размазывает».
Я быстро прячу глаза и стараюсь загасить лавину обиды. Не понимаю, откуда так много чувств, но считать, что Истомин всегда был таким циничным придурком, почему-то было легче.
— С ней вы ничего такого не практиковали? — стараюсь свести в шутку.
— С ней мы практиковали другие, более жестокие игры. Закончили, и больше не хочется. Смотри, впереди цивилизация. Перекусим? Нам еще до водопадов пилить пару часов.
— С удовольствием, — говорю я, украдкой разминая лодыжку.
Старые спортивные травмы после столь бодрого подъема стали напоминать о себе. А день, судя по всему, только начинается.
Обедаем мы в поистине сказочном месте: на балкончике небольшого ресторана с видом на настоящий водопад. Кристально чистая ледяная вода приятно журчит в паре метров, ищет свой путь меж крупных камней. Обдает свежестью. Я сижу за столом, болтаю ногами и любуюсь дикой, сказочной природой.
Когда мы только зашли, спросила, что Артём будет, хотела его обслужить, но тот осуждающе посмотрел и сам отправился к кассе.
И вот я, как настоящая принцесса, жду, что мне принесут обед. Когда это случается, улыбаюсь до ушей. Ощущаю мучительно-радостное смущение, которое было бы уместным на настоящем свидании: Артём, в обычной футболке и с подносом в руках, кажется простым и милым. Со стороны мы смотримся парой. Немного экзотичной: он светлый, а я темненькая. Но при этом гармоничной и даже красивой.
— Я столько не съем, — предупреждаю сразу, оглядывая суп и гигантский бургер, что он мне купил.
Пахнет обалденно, желудок моментально откликается.
— Я доем, — бросает Истомин.
— Ладно, — пожимаю плечами. — Если что, сбегаю за одноразовыми вилками.
— Бургер нужно есть руками, Галя. Подкол не засчитывается.
Он берет со стола картошку, угощает меня, но едва я раскрываю рот навстречу поджаренной дольке, Артём забирает и жует сам.
Решаю не обижаться. Вместо этого утаскиваю еще одну дольку с его тарелки и под обличающим возмущенным взглядом принимаюсь за суп. Вот такая дерзкая.
— Боже, ну как же здесь вкусно! — хвалю я через некоторое время. — И красиво.
— Мне тоже нравится. — Истомин откидывается на спинку стула и оглядывается. Смотрит на горы.
Выглядит расслабленным и как будто поймавшим за хвост ускользающую гармонию. Даже вечный залом между бровями разглаживается. Артём выглядит моложе, чем обычно. На свой возраст.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Завораживает, — шепчу я.
— Да. — Он переводит взгляд на меня. — Падающая вода завораживает.
Мы смотрим друг на друга, кожу покалывает, и сердечко сжимается от восторга.
Когда спускаемся по крутой лестнице к тропе, Артём поддерживает под локоть, незаметно проводя ладонью по груди, ягодицам. Незаметно для других, но ощутимо для меня.
Дух захватывает от предвкушения. От того, как прикасается. От всего происходящего.
— Замечаешь, как на тебя смотрят? — говорит Артём расслабленно, с улыбкой.
— Главное, чтобы ты смотрел, — парирую я. — Другие мне безразличны.
Иногда я и правда ловлю взгляды, но это скорее исключение. Если уж честно, рядом с Истоминым я вообще забываю, что существуют другие люди.
— Как бы не пришлось подраться за тебя, — тянет он задумчиво. Следом раздраженно прищуривается. Агрессивный кивает в сторону группы стоящих у забора парней.
Те быстро отворачиваются.
Артём цедит сквозь зубы:
— В руках себя держите, молодые люди.
Хихикаю, на всякий случай подходя к Артёму поближе. Не хотелось бы становиться причиной драки. Я выбрала спутника, и это не обсуждается.
— Если тебя поколотят, я официально стану твоей самой неудачной покупкой, — смягчаю ситуацию.
— Очень в этом сомневаюсь, Галя. Ладно, проехали. Судя по рельефам и осанке, ты занималась спортом, возможно даже профессионально. Расскажи мне. Не стесняйся. Гимнастика, танцы?
— Балет с трех лет, — отвечаю бойко. — У нас была сильная и строгая преподавательница.
— Почему бросила? Из-за травм?
— Да, не повезло. В двенадцать сломалась и меня парализовало. Случались травмы и до этого возраста, но тогда казалось, что самое страшное в жизни — это остаться без балета. Полежав месяц в постели, мнение свое я изменила. Есть вещи и похуже.
— Мне жаль. Полагаю, ты славно танцевала.
— С балетом у нас странные отношения. От ненависти до любви и обратно. Лет до семи я его ненавидела всей душой. В пять я даже написала Дедушке Морозу письмо, чтобы тот подарил мне перелом ноги и чтобы папа перестал заставлять меня танцевать. Это письмо отец до сих пор хранит, оно ему кажется трогательным. Подарок дошел, правда значительно позже и в извращенной форме: сломала я спину. Бояться нужно своих желаний! — всплескиваю руками.
— Как ты с этим справилась? — говорит Артём совершенно серьезно.
Будто сочувствует, словно ему не наплевать, что там случилось у меня в подростковом возрасте.
Вздыхаю:
— Сложно. Вообще, возраст двенадцать-тринадцать лет мне дался с трудом, много потрясений было. Произошла переоценка. Раньше я была уверена: мой мир прекрасен! Танцуя, я делаю его еще лучше! — Совершаю несколько фактурных движений руками. — Потом парадигма существования треснула и померкла.
— В таких случаях нужно погоревать как следует и сформулировать, куда идти дальше. Галчонок, как у тебя с «погоревать»? — продолжает интересоваться Истомин.
Вытираю уголки глаз и натягиваю улыбку. Я уже могу говорить на эту тему спокойно, честное слово.
— Горевать я, наверное, не умею. Да и особо некогда было. Но новую парадигму составила.
— Тут главное не провалиться в нигилизм.
— Звучит заманчиво, — соглашаюсь я. — Наверное, все люди в какой-то период обрастают цинизмом. Чем раньше, тем безопаснее.
— Нет, девочка. Со стороны циник выглядит как будто умнее тех, кто придерживается идеалов. Но в действительности это совсем не так.
— Думаешь?
— Циники — самые бесполезные люди на свете. Своей системой ценностей они как бы освобождают себя от необходимости что-то улучшать в себе и окружающем мире.
Вечером Артём отдыхает в постели. Мы собирались сходить куда-нибудь поужинать, я заранее приготовила платье, но устали после пешей прогулки и впечатлений. Надышались кислородом до такой степени, что после душа вырубились на два часа.