«Да я же люблю его! — подумала Эльмина, и ее ошеломила собственная догадка. — И мне хочется, чтобы он любил только меня одну и для него не существовало других женщин!»
Она твердила себе, что этого никогда не случится, и содрогалась от боли и отчаяния.
Внезапно она почувствовала, что больше не в силах выносить одиночество в этой огромной комнате с золотыми купидонами, как бы символизирующими любовь, ускользнувшую от нее.
Что делать? Как избавиться от безмерного уныния?
Когда-то в родительском доме она находила единственное для себя утешение в заботе о лошадях.
И она решила немедленно пойти и снова посмотреть на привезенную только вчера лошадь, на которой маркиз собирался выехать уже завтра.
Два дня назад он раскрыл письмо, полученное по почте, и радостно воскликнул.
— Что случилось? — поинтересовалась она.
— У меня для вас сюрприз, — улыбнулся он. — Чувствую, это доставит вам не меньше удовольствия, чем мне.
— И какой же это сюрприз? — не унималась Эльмина.
— Я приобрел кобылу арабской породы. По мнению экспертов, она редчайшая в мире!
У девушки загорелись глаза.
— Она принадлежала одному арабскому шейху, которому давным-давно я оказал добрую услугу. Услышав про эту кобылу, я написал ему письмо с просьбой о привилегии стать ее владельцем, если когда-либо он вознамерится ее продать.
— И он сказал «да»?
— Он в цветистых восточных выражениях ответил, что почтет за честь, если Шалом станет украшением моих конюшен.
Маркиз умолк и снова уткнулся в письмо.
— Я не стал сообщать вам об этом, так как арабы непредсказуемы. Мне казалось, хоть он и согласился на мое предложение, он столь же легко мог придумать немало отговорок, чтобы не отправлять кобылу из своей страны.
Маркиз протянул ей листок.
— Но я ошибся. Как видите, в письме сообщается о прибытии Шалом в Дувр, и, если на то будет воля Аллаха, она окажется здесь уже через два дня.
Предстоящее появление Шалом Эльмина восприняла с таким же волнением, какое испытывал маркиз.
И когда прошлым вечером, уже в наступивших сумерках, кобылу доставили в конюшни Фалькона, они вместе отправились туда, чтобы проверить, все ли благополучно и удобно ли кобыле в специально приготовленном для нее стойле.
Это было красивое животное с изогнутой шеей, и оно обладало всеми качествами чистокровной арабской кобылы.
Шалом оказалась настолько безупречной, что нельзя было не согласиться с теми, кто назвал ее «самой совершенной лошадью в мире».
К явному неудовольствию маркиза, ему не удалось сохранить свое приобретение в тайне от журналистов.
Газеты не только сообщали о прибытии кобылы, но описывали также его дом и его конюшни, не преминув сделать несколько весьма похвальных комментариев по поводу других его лошадей.
Прочитан все публикации в «Тайм» и «Морнинг пост», Эльмина заметила:
— Уверена, после этих статей зеваки начнут стучаться в ворота с просьбой позволить им посмотреть на Шалом.
– Меня в высшей степени раздражает всякого рода писанина обо мне! — нахмурил брови маркиз. — Терпеть не могу, когда подобная информация просачивается в прессу — это неизменно заканчивается неприятностями.
Вспомнив, как местные жители болтали о его отношениях с леди Карстэйрс, она спешно переменила тему.
Эльмина не сомневалась: фанатиков не остановит даже то, что хозяева желают побыть одни и у них медовый месяц.
В Фалькон обязательно станут приезжать те, кто захочет посмотреть на Шалом.
А теперь, убедившись, что все равно не уснет, она сама решила посмотреть на кобылу и мимоходом заглянуть в стойла, как частенько делала дома, независимо от времени дня или ночи.
Она зажгла свечу и открыла платяной шкаф.
Ей сразу же попался на глаза черный костюм для занятий карате, лежавший на дне.
Натянуть его на себя не составило никакого труда.
Во всяком случае, это было значительно легче, нежели возиться с каким бы то ни было платьем.
Девушка знала наверняка, что все уже спят и никто ее не заметит в таком наряде. Она убрала назад длинные волосы, перевязав их лентой, тихонько открыла дверь спальни и пошла по коридору.
Как всегда по ночам, в большинстве серебряных подсвечников свечи не горели, но остальных ей вполне хватало, чтобы видеть дорогу.
Эльмина, однако, не стала спускаться по парадной лестнице, потому что в холле дежурил ночной лакей.
Она предпочла черную лестницу и дверь, выходящую прямо в сад.
Оттуда ей оставалось пройти лишь короткое расстояние вдоль кустов рододендрона, и она оказывалась у цели.
Тропа была освещена луной, но вряд ли кто-нибудь сумел бы разглядеть девушку в тени кустарника, выгляни он из окна.
Эльмину это устраивало, так как у нее не имелось ни малейшего желания объяснять кому бы то ни было причины своей бессонницы и беспокойства.
Она прошла под сводчатой аркой и попала на мощенный булыжником конюшенный двор.
Как и следовало ожидать, вокруг было тихо, хотя на ночь всегда оставляли одного или двух конюхов на случай, если какая-нибудь лошадь заболеет или чего-то испугается.
Скорее всего, дежурные мирно спали, и она надеялась, что ее не услышат.
Дверь в конюшню оказалась открытой, и это немного смутило Эльмину.
Она вошла внутрь и уже приблизилась к стойлу Жаворонка, когда вдруг заметила мелькнувший свет в следующем стойле, где разместили Шалом.
Девушка побежала туда. Стойло было открыто. Заглянув внутрь, она с удивлением обнаружила рядом с арабской кобылой двух незнакомцев.
При ее появлении они повернулись, и один грубым голосом воскликнул:
— Кто тут есчо, ч'го тебе надо?
— Да она женщина! — сказал другой.
— Что вы здесь делаете?.. — вымолвила Эльмина, но тут ей на голову набросили что-то тяжелое.
Она попыталась сопротивляться, однако в ту же минуту поняла — помешать им она бессильна.
Она хотела крикнуть, но ее голос потонул в толстой попоне.
Ее связали, туго прижав руки к бокам и стянув веревкой лодыжки.
Эльмина вскрикнула от ужаса.
Ее опрокинули, и она осталась лежать на полу.
Все произошло так стремительно, что она не успела хоть что-нибудь понять, лишь чувствовала себя связанным цыпленком, подготовленным для жарки.
— Ты же г'в'рил, что всех ул'жил, Берт, — сказал кто-то.
— Ну да! Этой-то т'м и не б'ло т'гда!
— Tiens. Што нам ш ней делать-то? — спросил другой голос.
Эльмине показалось, будто это тот самый, что подошел к ней сзади и набросил ей на голову попону.
И говорил он с каким-то странным акцентом, совсем не так, как остальные.