Н. ф.-Мекк.
Р. S. Мой французик приехал из Парижа, и я опять испытываю наслаждение слушать “Jeanne d'Arc”.
385. Чайковский - Мекк
Каменка,
30 июля [1881 г.]
Дорогой и милый друг! Я получил сегодня оба письма Ваши. Радуюсь безмерно улучшению дел Ваших и благополучной продаже акций Л[андварово]-Р[оменской] [Устаревшее название Либаво-Роменской железной дороги.] железной дороги. Что касается поручения Вашего к Льву Васильевичу], то я передал ему то, что Бы пишете. Он будет отвечать Вам сам. Поверьте, дорогой друг, что если он принужден будет отклонить от себя Ваше предложение, то это не потому, чтобы он не желал быть для Вас полезным. Его смущает следующая альтернатива: необходимо нужно избрать одно из двух: или бросить все здешние дела и отдаться всецело Браилову, или же отказаться от Вашего предложения. Соединить то и другое действительно трудно и невозможно, как Вы и сами мне писали. Но подумайте, дорогой друг, легко ли ему бросить здесь громадно-сложные обязанности главноуправляющего Каменки, которая кормит все семейство Давыдовых, т. е. его мать, его сестер и братьев с многочисленными детьми, бросить хозяйство своих собственных имений, усложнившееся покупкой нового хутора, с пятьюстами десятин земли. Каменское хозяйство уже двадцать один год находится в руках Л[ьва] В[асильевича], и для имения будет страшным переворотом уход его. Ввиду семейных отношений ему даже, сколько мне кажется, невозможно будет решиться передать управление Каменки в чужие руки.
Ввиду всего этого я предвижу, дорогая моя, что едва ли возможно будет осуществление мысли Вашей отдать Браилов в распоряжение Л[ьва] В[асильевича]. Мне очень грустно сознавать это, очень тяжело разочаровывать Вас в надежде Вашей успокоиться, отдав Браилов в распоряжение честного и знающего человека. Но что же делать, когда обстоятельства складываются так, что Л[ев] В[асильевич] не может совместить дела Каменки с делами Браилова, для которых Вы нуждаетесь в человеке, исключительно ими занимающемся.
Впрочем, повторяю, Л[ев] В[асильевич] будет сам отвечать Вам на предложение Ваше.
Сегодня приехал Анатолий и сообщил мне известие, глубоко огорчившее меня. Положим, что отпуск Алеша получит в сентябре, и моя мечта пожить в Симаках с ним осуществится, но полковой командир, у которого Анатолий испрашивал отпуск для Алеши, сказал ему, что государь, бывши в Москве, выразился, что срок солдатской службы слишком короток и что он будет продолжен до шести лет. Итак, еще целых пять лет мне придется ждать освобождения от обязательной службы человека, утрату которого я чувствую все больше и живее, а пять лет-ведь это целая вечность!
Про сестру мы имеем сведения довольно утешительные. Хотя она очень слаба, очень еще страдает от ослабляющего действия вод, но по всему видно, что лечение идет нормальным путем и что в конце концов предвидится выздоровление. Но как только с радостью остановишься на этой мысли, как сейчас же вспомнишь состояние Тани, по-прежнему отравляющей себя морфином и, следовательно, долженствующей вновь быть источником горя для бедной сестры моей! Теперь мы всячески скрываем от сестры правду, но это очень трудно, и я боюсь, что материнским чутьем сестра догадывается об истине. В таком случае и Карлсбад не поможет. Да, наконец, положим, она вернется здоровая. А дальше! Я склонен думать, что новые огорчения, новые заботы о дочери очень скоро разрушат пользу лечения.
Я продолжаю писать аккомпанименты к концертам Бортнянского и пересмотр его многочисленных сочинений. Работа эта заказана мне Юргенсоном. Она так скучна, что иногда раскаиваюсь, что взял ее, но теперь уже не могу взять назад данного слова.
Вечером.
Я очень много говорил с Л[ьвом] В[асильевичем] про дела Ваши, дорогой друг мой! Ему очень трудно решиться отклонить от себя окончательно Ваше предложение. Но необходимость ради Браилова бросить Каменку смущает его. Впрочем, он хочет подробно ознакомиться с присланными Вами сметами и, хорошенько обдумав дело, обстоятельно отвечать Вам.
Будьте здоровы, дорогая моя! Призываю на Вас божие благословение.
Бесконечно любящий Вас
П. Чайковский.
386. Чайковский - Мекк
Каменка,
4 августа [1881 г.]
Дорогой и милый друг мой! Вчера Лев Васильевич] именно собирался писать Вам, когда пришла Ваша телеграмма. Он поручает мне передать Вам свое искреннейшее сожаление, что не удалось принести Вам тех услуг, о которых между Вами шла речь. Я с своей стороны тоже глубоко об этом сожалею, но, убежденный в том, что Браилов требовал бы, чтобы он посвятил ему себя всецело, и зная, до какой степени ему трудно сложить с Себя все заботы о здешнем хозяйстве, я прихожу к заключению, что действительно приходится отказаться от мысли поставить его во главе браиловского хозяйства. Будем надеяться, что вопрос о Браилове будет разрешен самым благоприятным для Вас образом. Удивляюсь, как между богачами не найдется охотника купить это чудное имение, хотя бы ради благоприятных условий красоты местности, чудного дома, парка, лесов:
Сегодня часть семейства Льва Вас[ильевича] уже переезжает в Киев. Они зиму эту проведут там и уже наняли квартиру. Сегодня Лев Вас[ильевич] везёт туда двух старших мальчиков, поступающих в гимназию, а через несколько дней увезут Тасю, которая отдана уже в гимназию женскую. Все эти дети будут покамест жить под наблюдением своей старой гувернантки и сестер, которые поочередно будут ездить в Киев. 1 октября все семейство окончательно водворится там на всю зиму. Милый друг! Так как желательно, чтобы милые сыновья Ваши явились к нам в Каменку, когда сестра уже вернется из Карлсбада и когда все будут в сборе, то я думаю, что лучше всего, если они приедут сюда в конце августа. Теперь Л[ев] В[асильевич] уезжает на неделю, потом вернется лишь на несколько дней, снова увезет Тасю и будет приводить в устройство квартиру, так что и он и старшие племянницы будут почти весь месяц отсутствовать и только к концу августа, когда ожидается возвращение сестры, все будут в сборе.
Я с радостью думаю о предстоящем в начале сентября приезде ко мне Алеши и о посещении Симаков. Занятия редакцией сочинений Бортнянского очень утомляют меня. Оказывается, что работа эта будет очень продолжительна, т. е. потребует нескольких месяцев усидчивого труда. Бортнянский был человек с маленьким талантиком и очень плодовит. Он оставил массу произведений, из которых лишь очень немногие заслуживают внимания. Все остальное или посредственно или совсем плохо и пошло. Таким образом, взятая мной на себя по просьбе Юргенсона работа не заключает в себе ничего приятного, и минутами я так утомляюсь, что мечтаю отказаться от труда, не докончив его. Но это бывает только минутами. И на этот раз я не отступлю от принципа кончать все, что начинаю. Весьма может статься, что вызываемое сложностью этой работы решительное отвлечение от сочинительства в сущности полезно для меня. Не будь этой работы, я бы поневоле задавался бы тем или другим сочинением, а между тем чувствую, что пришлось бы напрягать себя и утомлять свою усталую голову творческой работой. Мне полезно отдохнуть от сочинительства; если творческая искра во мне не угасла, то она со временем запылает снова и лучше прежнего.
Милый друг! Я еще, кажется, не рекомендовал Вам одного моего произведения, изданного недавно Юргенсоном, Я говорю о серенаде для струнных инструментов в четырех частях, изданной в переложении на четыре руки. Мне очень хотелось бы, чтобы вещь эта была Вам известна. Если когда-нибудь на-днях у Вас выдастся свободная минутка, которую Вы захотите посвятить музыке, то проиграйте, пожалуйста, эту вещь с Бюсси.
Напишите мне, дорогая моя, где Вы предполагаете провести зиму. Я мечтаю пожить нынешней зимой в Италии.
Брат Модест тоже собирается в Рим на зиму. Вероятно, я буду жить с ним и его воспитанником.