приехал Григорий, он привез икону св. Симеона Верхотурского, видел детей и поговорил с ними до 7½».
И как отблеск влияния Распутина можно прочитать: «Обедали Милица и Стана. Весь вечер они рассказывали нам о Григории».
Приезды старца в Царское Село не долго оставались незамеченными. Шпионская служба функционировала отменно, и скоро весь двор узнал о появлении «чудотворца», хотя тот и приходил по потайной лестнице. Агенты генерала Спиридовича[9] действительно присматривали за черным ходом во дворец и точно информировали своего шефа о каждом визите Распутина. Скоро все придворные были охвачены возмущением против «этого мужика», который посмел «пролезть в семью венценосцев», и против Григория Ефимовича начались интриги.
Манеры Распутина могли только усилить ужас и негодование придворных. Григорий совершенно не изменил своим крестьянским привычкам, например, находясь во дворце, он мог с силой садануть кулаком по столу, если с ним не соглашались, и вообще обращался с императором как с равным.
Атаку против Распутина начала гувернантка царских дочерей. Старец взял привычку, являясь вечером во дворец, заходить к великим княжнам, уже лежавшим в постелях, чтобы благословить их. Мадемуазель Тютчева, на которую был возложен присмотр за великими княжнами, пожаловалась императору, подчеркнув шокирующий характер подобных визитов, и получила от того заверения, что он запретит Распутину входить в спальни девушек.
Месье Жильяр, воспитатель цесаревича, мало что знал о новом друге своего маленького воспитанника. Он много раз пытался перевести разговор на Распутина в присутствии государя и государыни, чтобы выразить свое осуждение, но все было тщетно. Казалось, между Николаем, Александрой и детьми существует тайный уговор никогда не касаться распутинской темы при Жильяре. И действительно, царица запретила детям говорить о Григории Ефимовиче с наставником. Ей казалось, что тот никогда не сможет понять истинное значение и святость Распутина. Таким образом, она избегала неприятных объяснений.
Между тем поток слухов и скандальных историй среди статс-дам ширился. Рассказывали, будто после первого своего визита в Царское Село Распутин хотел соблазнить няню Вишнякову и даже изнасиловал ее. Она пошла жаловаться императрице, но та якобы не пожелала ей поверить и сурово отчитала.
Скоро при дворе разнеслась весть, что царица своими руками вышивает рубашки Распутину, а тот – негодяй и развратник, уже скандально прославившийся в родных краях своими пороками. Потому, дескать, ему и дали фамилию Распутин. Последняя история дошла до ушей императрицы, которая решила выяснить данный вопрос. Она отправила в Покровское доверенного человека с заданием собрать сведения о Григории Ефимовиче. Ей сообщили, что фамилия Распутина никак не связана с его образом жизни. Село Покровское раньше называлось Падкино Распутье, потому многие его жители с давних времен носили фамилию Распутин.
Новые клеветнические истории и новые подозрения скоро породила дружба, возникшая между старцем и тибетским доктором Бадмаевым. Их часто видели вместе, и пошел слух, что Распутин лечит наследника порошками, поставляемыми из бадмаевской «аптеки». Некоторые придворные уверяли, будто Бадмаев держит Распутина в курсе каждого улучшения состояния здоровья цесаревича, а Григорий выбирает эти моменты для приездов в Царское Село, чтобы затем давать понять, что счастливая перемена вызвана его молитвами.
Граф Фредерикс, старый министр, всегда очень тактичный, счел благоразумным, как и в других деликатных ситуациях, притвориться, будто ничего не знает об этой истории, вызвавшей во дворце такое возбуждение. Когда спрашивали его мнение о Распутине, он с любезной и предупредительной улыбкой отвечал, что не знает никого с такой фамилией. Так он избегал опасности высказаться за или против.
Из царских адъютантов только адмирал Нилов, «придворный медведь», никогда не бывавший трезвым, попытался напрямую выступить против Распутина, чья грубость намного превосходила его собственную. Но он нарвался на обидную отповедь со стороны императора, дал задний ход и поспешил продемонстрировать максимальную любезность по отношению к Григорию Ефимовичу. Лишь много позже он предпринял новую попытку против него, впрочем, со столь же малым успехом.
Остальные адъютанты не рисковали высказывать даже малейшей критики в отношении нового «святого». Все – Саблин, Ломан, князь Путятин, Мальцев и остальные, явно недовольные тем, что Распутин забирал все большую власть, – все же старались поддерживать с ним наилучшие отношения, насколько это было возможно. Особенно это удалось полковникам Ломану и Мальцеву, ставшим вскоре регулярными «почтальонами» между царицей и ее «другом».
Появление при дворе Григория произвело сильное оживление в различных политических салонах, и все бизнесмены, интриганы, авантюристы и шпионы, вращавшиеся в этих кругах, пришли в лихорадочное возбуждение. Шталмейстер Бурдуков одним из первых правильно оценил изменившуюся ситуацию в Царском Селе: теперь нельзя было довольствоваться доступом к уху императора через посредство камердинера и адъютантов, следовало немедленно завоевать расположение «отца», поскольку, став всемогущим, он был «царь над царями».
Все эти люди с невыразимой радостью констатировали, что этот «царь над царями» охотно принимает деньги, продукты, пьет мадеру, любит мещанок, светских дам, а также проституток и служанок, которых всех с удовольствием целует и простодушно мнет груди. Очень скоро гости Бурдукова научились извлекать из человеческих слабостей «святого» выгоду для своих дел. Баронесса Розен и ее интимная подруга княгиня Долгорукова также блестяще в этом преуспели. Этот салон посещало много женщин, готовых в любой момент удовлетворить самые большие требования Распутина, а поскольку, вдобавок к этому, «инженер» следил за качеством вин, Григорий Ефимович очень скоро стал предпочитать дом баронессы всем остальным; там, окруженный графинями и куртизанками, он мог рассказывать о дворе, глуша большими бокалами мадеру.
Успех старца вызвал ликование в салоне графини Игнатьевой. Ведь именно там Григорий Ефимович получил первые признание и почести, там впервые поверили в его святость. Поэтому его появление в Царском Селе воспринималось не меньше, чем неслыханный триумф для кружка Игнатьевой. Все реакционные политики, которые сначала нашли его речи более чем разумными, теперь заговорили об их божественности и величии; женщины, имевшие счастье его видеть, впадали в любовный экстаз. Теперь чаще, чем когда-либо, проходили послеобеденные собрания, на которые съезжались поговорить о новом «необыкновенном человеке», повторяли его чудесные слова, и каждый уверял, что тот – новый мессия. Какой же неожиданной и в то же время восхитительной сенсацией было принимать нового Искупителя, видеть его, разговаривать с ним о земном и небесном, пить чай возле него, куря папиросу. Это делало петербургское общество исключительным: и правда, где еще в целом мире можно было встретить такое?
Однако визиты Распутина в императорский дворец прекратились, потому что царь, выведенный из себя болтовней, становившейся все громче, счел разумным, дабы пресечь ее, впредь встречаться с Григорием Ефимовичем только на нейтральной территории. Такое место было быстро найдено, когда Анна Вырубова переехала в