Распутина, которые произнесла, подражая смешному крестьянскому выговору, Александра не смогла сдержать улыбку. То, что сказал этот мужик, казалось таким простым и таким добрым, а слова «исцелю» и «розовые щеки» было так радостно слышать! Ее уже влекло к этому человеку, и она испытывала огромную потребность увидеть его. Она решила этим же вечером поговорить о нем с императором.
Когда Стана увидела, что ей удалось отвлечь императрицу от грустных мыслей и разделить ее восторг по поводу «отца Григория», она завелась по-настоящему, и ее всегда нервная манера говорить стала экстатичной. Словно вдохновленная свыше, она нарисовала портрет Григория, особенно отметив его необыкновенные глаза. Она рассказывала о силе внушения, таившейся в глубине его взгляда и заставлявшей сразу забывать о том, что он простой крестьянин. Великая княгиня отпустила колени императрицы, которые обнимала до того момента, и, жестикулируя, стала описывать внешность и повадки «нового святого». Короче, мало-помалу ей удалось передать свой пыл императрице.
В комнате больного становилось все темнее, лишь через окно проникал слабый свет. Александра больше не видела черногорку, но слышала ее голос и, когда та повторяла ей слова Распутина, имитируя его выговор, ей, не спавшей уже трое суток, казалось, что она воочию видит человека, о котором рассказывает Стана, этого крестьянина с длинными волосами и большой бородой, с ласковым и добрым взглядом.
– Помнишь, Аликс, – продолжала великая княгиня, – что сказал доктор Филипп, когда ему пришлось вас покинуть? Он предсказал, что Бог скоро пошлет нового друга, который будет вам помогать и защищать! Поверь мне, Аликс, человек, о котором я тебе рассказываю, и есть тот друг, чье появление предсказал Филипп! Он спасет Россию и исцелит твоего сына! Вам его посылает Бог!
Александра смотрела вперед в темной комнате и верила, что видит нового «друга» во плоти. Он подошел к кровати, протянул руку над больным, словно желая его благословить. «Он исцелит твоего сына!» – повторяла Стана, и ее голос был уже не ласковым, а чистым, сильным. Тогда императрица тоже заговорила:
– Как ты добра, Стана! Милица и ты – единственные, кто желают мне добра!
И со спонтанностью, характерной для несчастных людей, проявляющих дружбу и признательность, она пожала Стане руку.
Вошла няня и включила свет. Следом за ней вошел царь. Оба удивились перемене, происшедшей с императрицей: несколько дней она просидела молча и только плакала от отчаяния, а теперь была почти весела. Она распорядилась приготовить обычный ужин.
Взволнованный император поцеловал Стане руку.
– Милица и вы, – сказал он, – наши единственные настоящие друзья среди родственников. Подумать только, ведь я всегда старался отстраниться от вас!
Действительно, при каждом удобном случае император старался показать, что черногорки дурно влияют на царицу, что они необразованны, суеверны, у них дурные манеры, хотя они и получили воспитание в Смольном институте, наконец, что они остались «крестьянками», достойными дочерьми своего отца – захолустного князька. Граф Витте, этот вечный насмешник, постоянно злословил на их счет и уверял императора, что привязанность Станы и Милицы к императрице скрывает эгоистический расчет.
Царя все время старались отвратить от черногорок, но он прекрасно знал, как относиться к таким интригам. Он знал и презирал этих придворных, министров, всех этих субъектов, которые только и делали, что сплетничали и лгали про других. Все, что ему говорили о Стане и Милице, в его глазах было обычной клеветой! Но теперь главным было то, что Стана сумела развеселить его дорогую Аликс, в чем он сам убедился. Как было не оценить этих женщин и как не быть им благодарным, если они единственные могли утешить царицу и развеять ее печаль!
Когда Александра вышла к столу, Анастасия Николаевна уже начала рассказывать императору все, что знала о Григории, «Божьем человеке», пришедшем из Сибири. Все трое говорили о нем, и великой княгине даже пришлось еще раз начать свой рассказ с начала. Как давно государи не были так веселы и так полны надежды!
Царица быстро вернулась к больному малышу; глядя на бледного как мертвец ребенка, чья нога по-прежнему была поджата, она все-таки чувствовала себя легче: она теперь могла надеяться!
Потом она ушла, снова вспомнив слова Филиппа, сказанные перед расставанием с нею. Неужели этот момент пришел? Бог наконец услышал ее жаркие молитвы и прислал ей в помощь нового «друга»?
Через несколько дней Николай и Александра сидели в рабочем кабинете императора. Было около девяти часов вечера, и Аликс с нетерпением считала минуты. Она уже несколько раз подбегала к двери послушать, не звучат ли в коридоре шаги, и возвращалась к супругу, сидевшему за письменным столом, в волнении восклицая: «Он идет», но каждый раз испытывала разочарование. Часы на камине пробили девять, а долгожданного гостя все не было. Императрица почувствовала, как ее начинает накрывать волна непередаваемой тревоги; ее дыхание стало сдавленным, на щеках появились красные пятна.
Царь тоже волновался. Он листал доклады и другие документы, скопившиеся у него на столе. Ему сообщали о новых покушениях, бунтах из-за указа, который должен был положить конец мятежам в различных губерниях, но до сих не был подписан. Как же его утомляли все эти новые революционные идеи! В последнее время императору не удавалось даже разбирать свою ежедневную порцию бумаг в те неприятные часы, что он отводил работе, и ему приходилось проводить за письменным столом также часть ночи.
В тот вечер ничего не ладилось; Николай отлично умел скрывать свое волнение, он не хотел тревожить Аликс, но затянувшееся ожидание нервировало и его. Крестьянин Григорий произвел на него столь же глубокое впечатление, как и на императрицу. Отец Григорий был простым мужиком, это верно, но он выглядел таким простым, искренним, так смотрел в лицо, что это сразу брало за душу. Его умные речи также удивили Николая и Аликс.
Царь перебирал своих министров, генералов, адъютантов, и ни один из них не казался ему таким же естественным, таким же доброжелательным и добрым, как Григорий Распутин. Простой крестьянин заявил, что готов исцелить маленького Алешу, и это обещание очень успокоило Аликс. С того дня, как Стана рассказала ей о чудесной силе этого человека, императрица исполнилась надежды. Но что, если он не придет! Хотя Стана обещала привезти его из Сергиевки в Царское Село в собственном экипаже не позднее, чем к девяти часам.
Император встал и положил руку на плечо супруги.
– Не волнуйся, солнышко, – сказал он. – Нет ни малейшей причины нервничать!
И действительно, были приняты все меры, чтобы «необыкновенный человек» смог попасть в императорский дворец, не привлекая внимания, спокойно благословить Алешу и использовать