– Крёстный, а что, если это был не твой сын? – предположил Денис, встречая мой взгляд. Я ответил не сразу, некоторое время обдумывал его слова.
А Федя между тем поднырнул рукой под тюль на окне, и на столешницу со стуком опустились три губастика. Щедро плеснув в них бражки на берёзовом соке, он вздохнул.
– Мой, – наконец сказал я, и мы лихо опрокинули свои стаканы. Не чокаясь, не морщась и после не закусывая. – По всем подсчётам он – мой.
– Да какие могут быть в этом деле подсчёты? Ну, правда, товарищ полковник. Может она через неделю от кого ещё залетела, а ты места себе не находишь! – горячо воскликнул крестник и следом, извинившись, выругался.
– Что ты предлагаешь, Дёнь? Эксгумировать тело, чтобы проанализировать его ДНК?
– Почему бы и нет. С твоим-то уровнем полномочий и целой кучей связей. Кстати, а как давно он умер?
– Около двух лет назад. – Денис задумался.
– А это законно? Вот так взять и вскрыть могилу, – заволновался Федя.
– Слушай, госинспектор! – усмехнулся я. – Ты за своей лесной зоной следи. – Друг криво улыбнулся и вновь разлил брагу.
– Можно провернуть это дело через захоронение, – продолжил крестник. – Я так понимаю, что родственников у него нет?
– Есть. Жена и двое мальков. – Я поднял свой стакан и одним махом осушил его, замечая, как Федя с подозрением прищурился.
– Так это отлично! – воскликнул Денис. – В таком случае можно собрать биоматериал у детей!
– Дёнь, я не хочу, чтобы они что-то узнали. По крайней мере, не сейчас.
– Тогда… если у тебя есть с ними прямой контакт, то можно попробовать собрать материал без их ведома. Нужно вырвать несколько волосков – и готово дело. Самое главное – проследить, чтобы на них была фолликула – корень. Иначе образец будет бесполезным. Ну, и само собой в герметичный пакет, чтобы туда не попали частицы из вне…
– Я сам всё это знаю, – раздражённо отрезал, ловя себя на мысли, что не имею ни малейшего желания этим заниматься.
Крестник ответил мне упрямым взглядом. Затем перевёл его на отца, и они, не сговариваясь, потянулись к наполненным стаканам. Чокнувшись, залпом выпили содержимое и довольно крякнули.
– Крёстный, – шарахнули пустыми губастиками по столу, – я хочу помочь тебе разобраться, ты мне не чужой. Да и сам знаешь, я ж додельный.
– Дёнь, спасибо, – хлопнул его по плечу, крепко сжал. – Я подумаю. Хочу ли я в этом теперь разбираться…
Федя хотел что-то сказать, но вместо этого отвернулся к окну, за которым сквозь тюль угадывались силуэты занесённых снегом деревьев. На улице вечерело.
– Только не затягивай, – предупредил Денис. – Пока всё удачно складывается. Я сейчас исполняю обязанности Юрьева, поэтому можно будет организовать всё без лишних глаз.
– А его куда дели? В отставку?
– А ты не слышал? Его две недели, как задержали, – равнодушно сообщил он. – У нас же построили новое патологоанатомическое бюро. Ну, и он вроде как получил взятку за подписание актов-приёмки медоборудования.
– Чтобы не препятствовал, – понятливо кивнул я.
– Да. Пока это только подозрение, конечно. Но поверь, сейчас капнут поглубже, и из его шкафов повываливается столько скелетов, что на целое кладбище хватит, – недобро оскалился крестник и поправил часы на запястье. Я хмыкнул.
Мы проговорили ещё около двух часов, после чего Коля отвёз меня в квартиру – единственную недвижимость, оставшуюся у меня в этом городе.
Позже ночью я долго лежал без сна. Глядел во тьму комнаты, а видел пропасть карих глаз. Её глаз.
Кары…
В голове со скоростью истребителя проносились мысли, выводы, обрывки фраз Соловьёвой, переплетающиеся с предложением Дениса… За последнее время накопилось столько всего, что от воспоминаний можно двинуться умом.
Мой сын… Моя кровь…
Тот, кто не должен был родиться, но родился.
Если Настя планировала сделать аборт, то почему его не сделала? Обманула меня? Или просто не смогла? А впоследствии не вынесла того, что увидела…
Фактически она тогда и сама ещё была ребёнком – семнадцать лет. Возможно, имела место быть послеродовая депрессия, которая могла наложить свой отпечаток на её психическое состояние. Я это проходил с Ниной – матерью Эммы. Но её в тот момент поддержала моя мама, а вот был ли такой человек у Насти?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я должен был им стать. Тем плечом. Той стеной. Той защитой.
Тем, кто должен был принимать участие в его воспитании. В своё время всё объяснить. Показать. Дать выбор. Был ли он у него? Или всю жизнь его наставляли только женщины? Воспитатели в детдоме, учителя в школе и университете.
Ходил ли он на бокс? Какие трудности и испытания прошёл? Показывал ли каждый день свой характер? Как преодолевал страх и неуверенность, добивался маленьких и больших успехов?
Понимал ли он, что имел полное право менять свою жизнь по своей воле?
Существовал ли у него шанс вырасти другим человеком? Или его будущее было предопределено? И он всё равно стал бы тем, кем он стал…
Все эти мысли выворачивали меня наизнанку.
Радонежский Вячеслав Алексеевич.
Почему Настя назвала сына моим именем? А отчество... Зачем? Без задней мысли? Или догадывалась, что я открою эту тайну? Знала? Хотела?
Что, если Ведьмочка видела во сне всё, что сейчас происходит? И начала видеть ещё до родов…
Поток мыслей не прекращался до утра, шумел в глубине черепной коробки, пульсирующей болью разрывая её изнутри. Чутьё подсказывало, что я на верном пути. Но мне никак не удавалось ухватить что-то важное – то, что точно помогло бы внести ясность в странное поведение Насти.
Глава 20
Распахнув дверь одной из комнат, полковник хлопнул по выключателю на стене, разливая повсюду мягкий тёплый свет, и слегка подтолкнул меня внутрь. Послушно перешагнула порожек и замерла, осматривая пространство вокруг себя.
Первое, что бросилось в глаза – это стена за низкой деревянной кроватью, сплошь увешанная рисунками. Настоящими рисунками карандашом!
– Ва-а-ау! – вырвался у меня восторженный вздох. Вячеслав Алексеевич тем временем обогнал меня и прошёл в конец комнаты.
Не устояв на месте, я приблизилась к произведению арт-дизайна и, присмотревшись, обратила внимание на длинноволосую брюнетку с угольками колдовских глаз. Девушка явно преобладала в рисунках над всем остальным, что наводило меня на определённые мысли…
– Это Сергей рисовал, да? – аккуратно трогая подушечками пальцев бумагу.
– Да.
Я развернулась к мужчине.
– Очень красиво и… креативно, – отметила я, подмечая проекционный экран, занимающий всю противоположную стену. – И девушка… девушка просто невероятная. – Я обернулась, вглядываясь в её глаза. – Мне почему-то кажется, что в жизни её глаза зелёные, как вишнёвые листья.
– Так и есть, – засмеялся полковник.
– Его девушка? – задумчиво улыбнулась, возвращая ему взгляд.
– Просто друг. – Я хмыкнула, сильно сомневаясь в этом утверждении, а заметив в мужских глазах насмешливый блеск, поняла, что и Вячеслав Алексеевич тоже не очень-то верил своим словам.
Стиснула губы. Мгновение, и взгляд полковника стал серьёзным, сосредоточенным. Нереально глубоким. Таким, что я вмиг позабыла о своём любопытстве. Зато вспомнила о другом.
Не отрывая глаз от его лица, дёрнула уголком губ и тихо произнесла:
– Прости. Я такая глупая.
– Кара, твоя ревность – это… – улыбнулся, совсем по-мальчишечьи провёл рукой по волосам, взъерошивая их, – чертовски приятно. – На секунду замолчав, мужчина добавил: – Хулиганка.
– Ну, знаете, товарищ полковник, – возмутилась я, заполняя неловкую паузу и чувствуя, как от стыда вспыхнули щёки. – Так меня ещё никто не называл.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он громко засмеялся, а я, ведомая каким-то особым волнением, шагнула ближе. Смех тут же утих, и полковник сунул руки в карманы брюк, внимательно наблюдая за моим приближением.
Обойдя кровать, я остановилась напротив мужчины. Буквально на расстоянии вытянутой руки.