– Это не угроза, а добрый совет, – растянул губы в улыбке.
Соловьёва сперва побледнела, а потом зафыркала, как норовистая лошадь:
– Истинный отец своего сына… – В грудь будто горючее плеснули.
Гадюка ядовитая.
Отвернувшись, двинулся в прихожую.
– Сейчас она сдаёт квартиру? – уточнил, не замечая боли, казалось, раскалёнными клещами сжимающей череп.
– Нет, Карина её продала, – отозвалась она, следуя за мной. – У этой мразоты осталась целая куча долгов. Надо было их как-то отдавать.
Так, а это уже интересно.
– И последний вопрос, – сдёрнул пальто с вешалки, накинул на плечи. – Откуда Кириллу всё известно? Вы поделились, Елена Анатольевна?
Я сильно преувеличивал, точнее, откровенно блефовал, – по отголоскам фраз нашего скупого диалога с Сомовым я мог лишь догадываться о степени его осведомлённости, предполагать – но игра стоила того.
– Да, я сказала! – резким тоном ответила Соловьёва, словно приготовившись защищаться. – Потому что… – она медлила, явно подбирая слова.
– Оставьте подробности при себе. Мне это неинтересно, – перебил, не имея никакого желания разводить антимонию. – Что ж, Елена Анатольевна, спасибо за информацию. Как-нибудь сочтёмся. Только телефон мой не потеряйте, – сказал я и вышел из квартиры, дверь за спиной закрылась.
Возле лифта меня вдруг качнуло. Опершись рукой на стену, опустил голову и устало потёр шею, чувствуя, как сердце отчаянно рвётся наружу, заставляя мою грудную клетку буквально трещать по швам.
Пальцы плохо слушались, и я просто грохнул кулаком по кнопке вызова. Кабина заскрипела, приходя в движение.
Учащённо дыша, просунул ладонь под пальто, помассировал грудь – бестолку. Горечь текла по венам и с каждым гулким ударом отдавалась в горле. А вокруг ни единого звука – глухота, как будто кто ваты в уши напихал.
Двери лифта разъехались, впуская меня. Механически переставляя ноги, вошёл внутрь. Надавил костяшками пальцев на цифру «один» и откинулся назад, прижимаясь затылком к стене.
Стало понемногу отпускать.
«Первый этаж» – пропел женский автоматический голос.
Несколько шагов, и я толкнул подъездную дверь: слух резанул писк домофона, походивший скорее на крик голодного соколёнка. Подошёл к машине и сел на заднее сиденье.
– Выйди! – приказал водителю. Он беспрекословно подчинился.
Остервенелыми движениями расстегнул пальто, едва не сорвав пуговицы. Оттянул ворот изрядно взмокшего свитера и, запрокинув голову, прикрыл глаза.
Да, подруга Кары довольно красочно описала все события тех дней, и моё разыгравшееся воображение охотно подкидывало мне сейчас всевозможные картины произошедшего.
К горлу опять подкатила дурнота. Как бы не выплюнуть прямо здесь свой желудок. Поморщился.
Твою ж мать… Девочка…
Сердце опалило раскаянием. Приторно-горьким. Невыносимо-тошнотворным. До сведённых челюстей.
Точно это я сотворил с ней такое.
Нет. Не я. Но допустил.
Позволил быть. Существовать на этом свете.
Или не я...
Какая, к чёрту, теперь разница!
Зарычал, похлопал по карманам. Пусто, только мобильник. Отбросил его в сторону. Опустил стекло.
– Коль, дай закурить! – Он засуетился: пошарил в брюках, затем полез в куртку. Отыскав пачку сигарет, протянул её мне и после, пригнувшись, чиркнул зажигалкой.
Прикурив, я вновь нажал на стеклоподъёмник и, оставив тонкую полоску просвета для выхода дыма, наконец, глубоко затянулся. Глотку приятно защипало. Несколько секунд попридержал дым в лёгких и только после этого полностью опустошил их:
– Каррра…
Покорная… Слабая… Беззащитная…
Это сводило его с ума?..
Её страх…
«…вам – мужчинам нравится, когда женщины вас боятся. Вы сразу чувствуете свою власть…» – вспомнились её тихие слова в доме.
Но, если посмотреть глубже слов…
Её страх – его власть.
Её слабость – его самоутверждение.
Как она тогда прошептала? Когда мыла посуду на кухне. Нет нужды, нет страха? Значит, я всё-таки правильно расслышал.
Интересная фраза. Больше походила на самовнушение.
Всё это время я вдыхал и выдыхал дым машинально, не задумываясь, и вскоре обугленный фильтр всё же обжёг мои пальцы. Вздрогнув, открыл окно и выбросил бычок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Мне захотелось услышать её голос. Прикинув в уме московское время, подхватил телефон и набрал номер Кары.
– Привет, – сонно ответила она, и мою спину обдало тёплой волной.
Разговора не вышло. Да и откуда ему взяться?
Чёрт бы побрал эти тайны!
Кара задавала дежурные вопросы. Я вроде как даже на них отвечал… Что-то односложное. Нейтральное. На деле получалось грубо.
Наверное, стоило как-то пошутить, но у меня для этого было слишком поганое настроение. Поэтому я просто слушал её голос.
– Когда вы возвращаетесь? – поинтересовалась Кара.
– В четверг.
– Хорошо, – спокойно ответила она и замолчала.
– Кара, у меня через час встреча, – сообщил я, не давая паузе затянуться. – Нужно подготовиться.
– Да-да, конечно, тогда не отвлекаю! – отозвалась она. – Давайте я вам попозже перезвоню?
– Я сам тебя наберу.
– Тогда… до связи, – пробормотала и отключилась.
Покрутив телефон в руке, я скользнул пальцем по экрану и проверил время.
– Поехали! – крикнул в окно. Машина слегка просела под тяжестью водителя.
– Куда едем, товарищ полковник? – обернулся Коля.
Получив адрес назначения, он включил первую передачу и тронул машину с места.
В пути мне вспомнился разговор с Кириллом накануне масштабной операции по ликвидации нарколабораторий.
– Карина не для тебя, – ушёл он тогда от основной темы.
– А для кого? Для тебя?
– Она – не для тебя. Не для меня. Не для кого. Карина – для своих детей. Знаешь, есть такие женщины?
– Отчего ж не знаю? Знаю, – хмыкнул, подумав о маме. После расстрела отца она так больше и не вышла замуж. Посвятила всю свою жизнь мне, а после и моим детям. – И, как по мне, так это величайшая бабская глупость. Поверь, её пацаны будут воспринимать этот акт самопожертвования, как данность.
– Она так не считает.
– Так надо было ей объяснить! – рявкнул я. – А заодно поинтересоваться, станет ли она меньше любить своих мальков, если у неё мужик появится?
– Конечно нет, – нахмурился.
– Тогда к чему такие жертвы, Кирилл?
– Ладно, – сказал он, – дело не только в этом, полковник.
– Выкладывай, – заинтересовался я.
Сомов ответил не сразу, будто обдумывал, взвешивал свои следующие слова:
– У Карины серьёзная психологическая травма.
Я задумался. Психологическая травма…
– А точнее, Кирилл? – поторопил его. – Какова её причина?
– На этом точка, полковник. Если она захочет, то сама тебе обо всём расскажет.
– Тогда я никак не могу взять в толк: для чего ты мне выдал эту недоинформацию? – откинулся на спинку кресла, дожидаясь подробностей.
– Для того чтобы ты понял, она – необычная женщина.
– Звучит бесподобно!
– Я серьёзно, полковник. Просто трахнуть её – не получится.
Мне всегда нравилась прямота и смелость Сомова, но в тот момент его последняя фраза, применительно к Карине, довольно неприятно резанула слух.
– Ну, непросто – это не невозможно, Кирилл, – усмехнулся я, камуфлируя своё раздражение.
Он вскочил с кресла.
– Если ты её обидишь, – зарычал он, – я не посмотрю на твои погоны!
– Сядь и успокойся! – гаркнул я, пресекая его дальнейшие угрозы. Кирилл подчинился.
– Как ты не понимаешь, полковник?! Не по тебе она!.. На неё нельзя давить! С ней надо… – Сомов осёкся, будто одёргивая себя, дабы не сболтнуть лишнего. – Чтобы её понять, нужно терпение, – продолжил он уже спокойнее. – Время. А у тебя ни того, ни другого.
– Кирилл, я ведь могу и оскорбиться, – прищурился, сжимая пальцами край разделяющего нас стола. – Ты своим заявлением фактически обвинил меня в профнепригодности: у полковника и отсутствует выдержка! А после ещё и вбил гвоздь в мой гроб. Ты меня на тот свет раньше времени не отправляй! У меня ещё полно времени. Ты мне вот, что скажи – у тебя-то в арсенале имелось и терпение, и время. Сколько уже прошло со дня смерти мужа Карины? Два года? – Он кивнул. – Кстати, как его звали?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})