Сколько часов он провел, рассматривая портрет своей возлюбленной! Вспомни, что сказал Ролан Барт о концептуальной силе фотографии. А как насчет Андре Базена, моего обожаемого Андре, который писал о комплексе мумии? Разве можно не хотеть остановить время, ухватить его руками, заставить мгновение застыть? Разве преданность фотографии – не естественная склонность человека?
Вивиана осеклась и растерянно посмотрела на меня, будто прежде не замечала.
– Ты же… ты же и половины того, что я говорю, не понимаешь, правда? И о Марселе Прусте ты тоже никогда не слышал, так? – спросила она слегка испуганным и драматичным тоном, который меня раздражал.
– Не слышал, – признался я, глядя в тарелку.
Вивиана поднесла ко рту вилку с наколотым на нее ломтиком сырой свеклы.
– Вот именно это мне в тебе и нравится. Ты как чистый лист: ты совсем не разбираешься в искусстве и литературе, ты не ведаешь, что творится во внешнем мире, и поэтому можешь позволить себе делать уникальные, удивительные снимки. Ты нравишься мне, Эзра. По правде сказать, ты мне немного напоминаешь меня саму: я тоже сбежала от семьи, из родного города… да что там – из своей страны… В Италии казалось таким абсурдным идти за своей мечтой! А в Нью-Йорке, наоборот – абсурдно не идти за ней.
– Если вам нравится, что я ничего не знаю, зачем вы тогда дали мне все те журналы?
– О, прекрасный вопрос. Ты, милый, теперь живешь в Нью-Йорке. Тут уже нельзя прятать голову в песок. Эпоха отшельничества осталась в прошлом. Критически важно знать, что делали твои коллеги до тебя, Эзра. К тому же я, в любом случае, уверена, что ты навсегда сохранишь эту отстраненность, которая позволит тебе остаться уникумом. Расскажи‐ка, что думаешь обо всех тех книгах, что я тебе дала.
Я заколебался – мне вспомнились снимки Стивена Майзеля. Я решил, что их упоминать не стану.
– Мне нравятся моментальные снимки, все эти фотографии – импульсивные, сделанные без раздумий, зато такие реалистичные. Думаю, чем‐то таким мне бы хотелось заниматься. Ну, еще съемка Брюса Вебера для Кельвина Кляйна просто супер. Мне понравилась идея молодости как бренда. Сегодня‐то все к такому стремятся. Люди хотят сами быть брендом, особенно знаменитости. Но привлечь целое поколение и превратить его в бренд – вот это мне нравится.
Вивиана кинула на меня пытливый взгляд. Недолго помолчав, спросила:
– А работы Стивена Майзеля ты видел?
Ну вот. Это произошло. Я ответил, что да, видел, и постарался сохранить нейтральное выражение лица. Спроси она меня, понравились они мне или нет – что я отвечу? Придется врать? Мнение о них Вивианы я уже знал – это она написала: «Обожаю атмосферу Америки 60‐х».
– Они тебе понравились?
– Честно говоря, не очень‐то. Это полная противоположность тому, чем я хотел бы заниматься.
Вивиана еще несколько бесконечных секунд смотрела мне прямо в глаза.
– Тебе еще многому предстоит научиться, – заключила она. – Слушай, может, тебе стоит поговорить с Трейвоном… Он‐то кучу всего знает.
Вернувшись в номер, я громко хлопнул дверью, включил кондиционер, разделся и растянулся на кровати. Разве этого я хотел? Толкать тележку с сидящей на ней женщиной? Потеть, пока не растаю? Чувствовать себя униженным? Позволять над собой издеваться идиоту, который, как мне сообщили, «кучу всего знает»? В номере я был один, рядом никого. Трейвон и Перри, вероятно, сели в такси и поехали ужинать подальше от гостиницы, может даже в Майами-Бич, а потом отправились к ней в номер. А вот у меня не было такой Перри, которую можно затащить в постель, не было такого Трейвона, которому можно довериться. С родителями я давным-давно не разговаривал, единственным моим другом в Нью-Йорке был Сет, но с ним можно было разве что говорить о работе, пить текилу да крутить косяк за косяком. Вокруг меня не было никого, кому случилось видеть то, что мне довелось увидеть в Брайтоне. Никто не мог меня понять.
У меня на виске пульсировала вена. Несмотря на кондиционер, по лбу сползали капли пота.
Я спрыгнул с кровати, в ярости схватил рюкзак, вытащил из него номер «Вог», который дала мне Вивиана, – тот самый, со снимками Стивена Майзеля. Открыл пенал, вооружился нестираемым черным маркером и набросился на журнал.
9
Необычайно густой туман
опустился на Бостон – сообщал сайт «Бостон Глоб». Писали, что подобного тумана в сентябре не бывало уже по меньшей мере лет десять. Автомобилистов просили сохранять предельную бдительность. В Нью-Йорке же небо было ясным, как и положено во время Недели моды. Линкольн-центр кишел журналистами, фотографами и людьми, которые думали, будто что‐то понимают в моде, а на самом деле ничего в ней не соображали. Вивиана собрала нас в студии, чтобы объявить о новом проекте. «Готт Норви» – уже в третий раз подряд – заказали ей рекламную кампанию, и Вивиана, вместо того чтобы обрадоваться, тревожилась. Она сказала, что, принимая их предложение, рискует, как никогда прежде: «Пару раз еще может повезти. А вот на третий велика возможность потерпеть фиаско».
Мы все расселись вокруг стеклянного стола для совещаний – важные переговоры всегда велись за ним. Во главе – Вивиана; по правую руку от нее – Перри, которая пыталась не выдать волнения, подражая сосредоточенному взгляду Вивианы; по левую – Дэн Филипс, креативный директор «Готт Норви». И, наконец, мы с Трейвоном – слишком, слишком далеко друг от друга.
Вернувшись из Майами, я загуглил полное имя Трейвона и обнаружил, что работаю со звездой мира моды. Пять лет он участвовал в дефиле в Нью-Йорке и Париже, позировал для обложки «Джи Кью», а за несколько месяцев до того, как оказаться в команде Вивианы, засветился в рекламе парфюма Lushh, выпущенного Эдди Стюартом. На снимках для Lushh – я вспомнил, что вообще‐то не раз видел их на автобусных остановках в Манхэттене – у него было лицо как при оргазме, а с голого торса стекали капли масла. В жизни бы не догадался, что это Трейвон.
В таблоиде «Ти-эм-зет» про него было две статьи. В первой, под заголовком «Модель для Lushh – кто он?!», сообщалось, что Трейвон родился и вырос в обеспеченной семье в Бронксе – богатом Бронксе, о котором никогда не писали в газетах, – а в девятнадцать лет, в экспрессе, идущем на Манхэттен, его заметил модельный скаут. Также говорилось, что за рекламу духов Стюарта Трейвон получил сорок тысяч долларов. А вот вторая статья называлась «Где же Трейвон, шоколадная модель Эдди Стюарта?»
Я не удержался и рассказал Перри, что выяснил, кто такой Трейвон.
– Что?! – воскликнула она. – Ты не знал?
– Нет, понятия не имел. Но что он тут делает? Почему работает ассистентом Вивианы?
Перри хихикнула – ей хотелось поделиться с кем‐нибудь сочными деталями, о которых в «Ти-эм-зет» не