нее студия?
– В Трайбеке. К одиннадцати мне туда никак не успеть. Наверное, лучше прямо сейчас все отменить.
Услышав последнее слово, Сет сел на кровати и пинком сбросил меня на кислотно-зеленый ковер.
– Даже в шутку такого не говори! Одевайся и езжай за этой работой! Такой шанс раз в жизни выпадает! Понял?
Я кое‐как поднялся и тут же рухнул на пол от нахлынувшей тошноты и головокружения.
– Понял, – промычал я в ответ.
Добравшись до студии Вивианы Скарпинелли на южной стороне Манхэттена, я понял, что можно было не спешить: швейцар сказал, что меня примут не раньше чем через полтора часа.
– Можете присесть, – сказал он и указал на кресла из кожзама.
Это же надо – назначить встречу на одиннадцать и заставить ждать до полпервого! Я огляделся. Никто бы и не догадался, какое элегантное и просторное фойе скрывается за безликим серым фасадом. Швейцар в ливрее открывал и закрывал дверь, растения были настолько зелеными, что казались искусственными, а струи прозрачной воды, бившие из мраморного фонтана, причудливо переплетались; в воздухе висел тяжелый аромат женских духов.
Я устроился в одном из кресел. Почитать я ничего не взял, так что оставалось только глазеть на прохожих. Сидя за тонированными стеклами, я их видел, а они меня нет. Несколько раз кто‐то входил и выходил, главным образом курьеры с посылками – то огромными, то микроскопическими. Швейцар сдержанно здоровался с каждым – казалось, все они его знакомые.
Ближе к полудню, когда похмелье понемногу начало отступать, швейцар поднял трубку телефона.
– Фотографов я здесь не вижу. По крайней мере, у входа. Но они, конечно, могли устроиться на баскетбольной площадке, вы правы. – Он внимательно выслушал, что говорили на другом конце провода, и продолжил: – Я не совсем понял, вы хотите выйти пообедать и сразу вернуться? Отлично. Можете спускаться.
Вскоре передо мной разыгралась странная сцена. Сверкающие металлические двери одного из четырех лифтов открылись с громким автоматическим «динь», и из него вышла большая компания одетых в костюмы мужчин – мускулистых как на подбор. В полной тишине они направились к выходу, не разделяясь, как единое целое, словно исполняли хореографический номер. Швейцар кивком поздоровался и поспешил открыть перед ними дверь. Но проход оказался слишком узким, чтобы мужчины смогли войти в него вместе, так что пришлось им разделиться и выйти гуськом. Тогда стало ясно, кого они заслоняли, – женщину среднего роста на высоченных каблуках и с перламутровой заколкой в темных волосах.
Группа исчезла так же, как появилась. Швейцар вернулся к своему столу и выразительно посмотрел на меня, будто говоря: «Ничего не спрашивай».
Когда я как раз собрался задать вопрос («Кто она, черт возьми?»), от другого лифта послышался уже знакомый мне «динь» и кто‐то воскликнул:
– Эзра?
Я развернулся.
– Да!
Девушка с прекрасными зелеными глазами в кремового цвета платье, одного тона с креслом, в котором я сидел, жестом позвала меня к лифту.
– Вивиана готова тебя принять. Идем.
Вот он, решающий момент, – подумал я. Меня уже мутило от запаха духов в лобби, да еще и похмельная тошнота начала возвращаться.
Студия Вивианы находилась в лофте с огромными окнами, из которых лился естественный свет.
Мне протянула руку очень высокая женщина в коричневых кожаных сапогах. Темно-русая челка, из‐под которой глядели серые внимательные глаза. Лицо молодое, но на шее уже были заметны первые морщины. Это и была Вивиана.
– У меня была встреча с веб-дизайнером, он показывал варианты нового сайта. Это заняло больше времени, чем я планировала, – пояснила она, не извиняясь за то, что мне пришлось проторчать внизу час с четвертью. – Приступим. Садись.
Она говорила по‐английски с легким итальянским акцентом, но без единой ошибки. Мы расположились на мягких диванах, и я положил портфолио на стеклянный столик между нами. Подошла зеленоглазая девушка и поставила перед нами по стакану минералки.
– Ассистентов у меня всегда трое. Перри составляет мой график, поддерживает контакты с другими фотографами и прессой, фильтрует переписку и везде меня сопровождает. Помимо нее есть двое стажеров, которые со мной на всех съемках – как студийных, так и выездных. Работа ассистента требует глубокого знания фотографии – причем не столько с художественной, сколько с технической стороны. Ты должен идеально ставить свет, отражатели, зонты. К моему появлению площадка должна быть полностью готова и если что еще понадобится, ты должен быть на подхвате. Команда должна быть сплоченной и работать слаженно, так что мне нужен кто‐то, кто избавит меня от ненужных трат времени, слов и энергии.
Вивиана сделала паузу, а я сделал глоток воды. Она попала не в то горло.
– Это твои работы? – спросила она, указав на альбом.
Я не сумел справиться с приступом кашля и лишь смущенно кивнул.
Она просмотрела снимки один за другим, не говоря ни слова, только время от времени кивая головой. Я не мог понять, нравятся они ей или нет.
– Теории не вижу, правил не вижу, – сказала она наконец. – И отсылок к чужим работам не вижу.
– А это… это плохо? – едва слышно спросил я.
– Нет, просто необычно, – ответила она и поглядела мне прямо в глаза. Такого я не ожидал. Ее взгляд было сложно выдержать. – Обычно мои ассистенты – выпускники какой‐нибудь фотошколы, и большинство их работ – просто попытки подражать кому‐нибудь из великих. Сколько я перевидала подражателей Фердинандо Шанны! Не говоря уже о новоявленных терри ричардсонах, – усмехнулась она. Я никогда раньше не слышал этих имен, но догадался, что это фотографы. – Вернемся к делу, – произнесла Вивиана, припечатав меня взглядом, в котором явно читалось «молчи, пока не спросят». Мне стало ясно, насколько не к месту я ее перебил. – Хорошее образование крайне важно. Мастеров нельзя не знать. Отойти от традиции – это хорошо, но это дозволено лишь тем, кто имеет на это право. Твои работы очень незрелые… а потом раз – и проблеск гения и творчества… и свет… но ты еще не профессионал…
Она немного помолчала. Я смотрел, как она листает портфолио. Дойдя до последних страниц с портретами Малки Портман в туалете «Ешива Хай Скул», она остановилась.
– Кто это?
– Одна девочка.
– Это я и сама вижу. Что это за снимки?
– Я сделал их несколько лет назад, когда мне было четырнадцать. В туалете религиозной школы, куда я ходил. Меня за них отчислили.
Я помрачнел, вспомнив негодование родителей после встречи с директором.
– Они… другие, – прошептала Вивиана, с интересом приглядываясь к снимкам. – Свет…
– Я просто снимал на свой «Никон». Свет естественный. До этого я портретов не делал.
– Невероятно. Можно подумать, что это снимки мастера. Так значит, ты еврей? Ортодоксальный?
– Уже нет, – ответил я.
– А что семья думает о твоей любви к фотографии?
– Когда