Алекс выпрямляется, качает головой и идет к выходу. Я вытираю слезы, развожу руками. Почти кричу ему вслед:
— Не было, блин! Тебя одного любила. Одного-единственного! Дурой была, это правда. Но любила только тебя! И твоего ребенка! Ну неужели ты не видишь? Не чувствуешь?
Он застывает. Трет лицо.
— Алекс... да поверь же ты мне! Ради Дёмы. Хотя бы просто выслушай.
— Мать твою, Ива! — Он вдруг оборачивается. — У меня души не осталось. Всю вытянула.
А потом как-то устало, что совершенно ему не свойственно, опускается на пол, запрокидывает голову на стену и закрывает глаза.
Молчит.
Не уходит. Не хочет уходить.
Сердце разгоняется. В прошлый раз, два года назад, Алекс все-таки ушел. Хотя я просила, умоляла остаться. Кричала ему о своей боли, которая, клянусь, была осязаемой. Физически ранящей. Моя боль пропитала воздух, она была всюду! Казалось, весь мир стал болью и я одна-одинешенька в ее эпицентре.
Сейчас я вновь это все чувствую — будто эхо доносится от помнящих стен. Я замираю так же, как тогда, когда не смогла ничего сделать. Время останавливается. Два года назад Алекс ушел и на этом все закончилось.
Теперь он сидит, зажмурившись. Верит? Пытается?
Я на цыпочках подхожу и осторожно присаживаюсь напротив. Так и сидим, молчим. Думаем. Пока не набираемся смелости и снова не смотрим друг на друга.
***
В ту ночь, сразу после зачатия, Алекс первым делом отправился в душ. Потом мы долго принимали вдвоем ванну. Я лежала в его объятиях, прижималась к груди, изредка целовала шею. Так сильно его обожала. Я даже почти не думала о том, какие у меня толстые ноги и безобразный живот, чем занималась все последние месяцы. Искренне обнимала, играла с пеной, с волосками на его груди. Алекс в основном молчал, только стискивал иногда крепко, в себя вжимая. Когда, наверное, накатывало. Чуть не потеряли же друг друга, глупые.
У него голова гудела после перелета, он от усталости не мог уснуть, как это часто бывало в таких случаях. Сон не шел, но и на активность энергии не оставалось. Алекс откинулся назад, дышал медленно.
— У тебя есть выпить? — спросил, немало удивив.
Потому что обычно не пил никогда. Алкоголь делал его не в меру веселым. Как по мне, так муж становился классным, но сам Алекс наутро стеснялся своего поведения, предпочитая оставаться трезвым.
— Магазины, наверное, не продадут уже, поздно. Хочу проспать часов десять. Заебался я, малышка. Надо к отцу сгонять завтра, они там клевые штуки придумали, будут патентовать. Только тс-с.
— Никому не скажу.
— Надо вникнуть, а котелок не варит. — Алекс постучал по макушке. — Просто ноль.
Мне так сильно захотелось ему помочь, облегчить состояние, что я ответила:
— Есть виски, кажется.
Потом, спустя время уже, догадалась, что это было зря. Почему я не выбросила ту бутылку? Понятия не имею. Она стояла в шкафу, внизу, где лежали подаренные мамой скатерти, которыми я в жизни не пользовалась.
— Будешь?
Алекс тогда уже напрягся, я ведь не пила виски, и никто из моих подружек не пил. Редко-редко — шампанское. У него испортилось настроение, а я не заметила. После ванны мы обтерлись, я приготовила легкий ужин, налила в стакан виски, добавила лед. Алекс покрутил в руках начатую бутылку.
— Друзья из универа приходили, — пояснила я.
Он кивнул. Выпил, поел, мы завалились спать. Спал он долго, всю ночь и почти до полудня. Я сделала завтрак, оставила любовную записку. Сама поехала по делам фонда, вернулась ближе к часу. Алекс встретил на пороге. Серьезный и холодный, как ночь в Арктике.
Хотела его в губы поцеловать — отвернулся. По щеке мазнула, испугалась равнодушия, которое излучает. Он никогда раньше не был таким отстраненным, это вообще было не его — язвить, хамить, отворачиваться. По крайней мере, в моем отношении.
— Какая муха тебя укусила? — спросила я, разуваясь. — Отдохнул?
Он цокнул языком.
— А когда к тебе одногруппники приходили? Недавно? Ты не упоминала. Мы вроде бы договорились рассказывать друг другу о тусовках.
— Около месяца назад, наверное. Не знаю, — пожала я плечами. — Мы в ссоре были как раз, нужно было в себя прийти после твоих шоу. Что-то не так?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я взял записи с камер наблюдения, там, правда, только за прошедшие две недели есть. Никаких одногруппников не было. Но был кое-кто другой.
Швырнуло в пот, я сразу поняла, как глупо попалась. И как странно будут звучать оправдания. Но он должен был мне поверить. Просто обязан!
— Алекс, ты выходил из клуба за руку с какой-то телкой. Приехал и теперь будешь пересматривать, кто у меня в гостях был? Я думала, ты мириться прилетел, а не ссориться! Ради этого можно было в Австралии оставаться.
Он опустил глаза.
— Ты мне лгала, получается?
— Да в чем? Что ко мне приходили друзья и не допили виски? Ты прилетел с намерением простить мне всё, а теперь злишься из-за бутылки?
— При чем здесь бутылка? Зайди в спальню.
Я туда устремилась, вошла, застыла. Алекс следом шел, по пятам.
— Вспотел сильно, решил постельное поменять. И нашел под матрасом сюрприз.
У меня буквально пропал дар речи. Первые пару секунд я просто хватала ртом воздух. Потом начала заикаться:
— Это… что такое?.. Откуда?
Жар ударил в лицо. Алекс как-то горько усмехнулся:
— Это алюминиевая фольга, малыш. Используется для упаковки презервативов. Вскрытая. А вот откуда в нашей с тобой кровати упаковка от использованного презика, это ты мне скажи.
— Алекс… блин, родной, это точно не мое. Я понимаю, ты в шоке, я сама в шоке, но... — Хотела подойти, обнять.
Он отстранился.
— Я полез смотреть по камерам и нашел, кто к тебе в лифте с этой самой бутылкой поднимался. — Вздохнул сквозь зубы. Рука нервно дергалась. — Вот и приплыли, да? Хоккеиста я, конечно, прикончу, но и с тобой, малышка, после этого у нас всё. Такое я не схаваю.
Перед глазами потемнело. Я смотрела на пакетик из-под презерватива, который лежал на кровати. На нашей с Алексом кровати. Пакетик, которого там быть вообще никак не могло, потому что никто в этой квартире не должен был трахаться с презервативом. Но Алекс мне, конечно, не поверил.
Глава 27
Пока я была замужем, мне казалось, что Алекс — константа. Неизменная величина, которая была, есть и всегда будет. Он влюбился в меня с первого взгляда — подумать только! Увидел случайно и завис. Крутился рядом, ездил на соревнования, при каждой возможности подкатывал. Спускал обиды и плохое настроение.
Он вывел меня из депрессии, ему плевать было — в настроении я или подавленная, сломанная у меня нога или здоровая... Алекс просто был рядом и принимал все, что со мной происходит. Он любил меня будто безусловно, как должен был любить отец, наверное.
Я так сильно ему нравилась! Когда думаю об этом, сердце сжимается. Не понимаю, почему в какой-то момент нашего брака мне показалось, что это норма. И так всегда теперь будет, что бы я ни натворила, как бы над мужем ни издевалась. В какой день я вдруг решила, что жизнь этого молодого, успешного, красивого мужчины полностью в моих руках? И никуда он не денется, спустит все что угодно. Как сам выразился — схавает.
Все началось ведь с моего ультиматума: или мы вместе живем, или расходимся. Потом бан, игнор. Я не поехала с Алексом в отпуск. Потом рыдала над его ответочкой, но что уже поделаешь? Вместо того чтобы извиниться — накручивала себя.
В тот период я сдружилась с семьей Корневых. Когда еще училась в универе, Никита женился на моей одногруппнице, девочке из очень обеспеченной семьи. И так вышло, что все эти два года мы в одной компании отмечали праздники, ходили на вечеринки, встречались у Андреевой и на других спортивных мероприятиях. Все было хорошо.
А еще у нас с Никитой оказалось вдруг много общего. Мы оба решились на так называемый мезальянс. Мне приходилось месяцами ждать Алекса и подстраивать свою жизнь под его график, тесть Никиты помыкал им и тыркал за то, что зять пользуется подаренными благами.