представился, а я так разволновалась, что не сообразила спросить. — Но это не то, что ты думаешь. Я расскажу тебе при встрече, но у меня не очень хорошее предчувствие по этому поводу.
— Я могу помочь? Тебе нужна моральная поддержка? Грозный мастер по кикбоксингу? — начала расспрашивать Бриджит, и Лидия слабо улыбнулась, вспомнив разговор с Джемаймой за ужином.
— Нет, но спасибо. Кстати, чтобы ты знала, моя дочь хочет, чтобы мы поженились, и, честно говоря, мне трудно придумать причину, почему бы не сделать это прямо сейчас, — сказала она, и они обе рассмеялись. — Спасибо, Бридж. Извини, что тебя взбудоражила; возможно, это пустяки, но… Ладно, выясню. Кофе в четверг?
— Обязательно, и с пирожными, — ответила Бриджит. Казалось, ей не хотелось отключаться. — Позвони, если понадоблюсь, хорошо?
— Спасибо. Обязательно.
Патрик Армстронг — или Шеппард, предположила она — ворвался в жизнь Лидии как неожиданный фейерверк, ослепительный и прекрасный, но закончился слишком рано. Она влюбилась в него так сильно, так безоглядно, что казалось, будто ее ноги отрываются от земли всякий раз, когда они разговаривали. Это было хорошее время в ее жизни; она жила в одном доме с Бриджит и двумя другими подругами и работала организатором художественных мероприятий в Ричмонде. Жизнь была сплошным нескончаемым водоворотом веселья — она любила свою работу и своих друзей, все время была занята и максимально пользовалась своей молодостью и одиночеством. И вот однажды вечером, представляя в Центре искусств первый акт ежемесячного вечера комедии, она поймала взгляд Патрика из зрительного зала, и мир начал вращаться еще быстрее.
Конечно, у нее и раньше были парни, но с Патриком все оказалось по-другому. Для начала она сама чувствовала себя по-другому — свободной и независимой, — а он на миллион миль опережал предыдущих парней-неудачников, которые все были либо эмоционально отсталыми, либо безнадежно неверными. Патрик был порядочным мужчиной: на десять лет старше ее, уверенный в себе, умный и красивый. Он обращался с Лидией как с принцессой, водил ее в великолепные тихие рестораны, бутик- отели и артхаусные кинотеатры. Все соседки по дому тоже влюбились в него, когда он в первый раз остался на ночь и на следующее утро приготовил всем на завтрак яйца- пашот. Кто бы не влюбился в такого мужчину?
Единственная проблема в отношениях с фейерверком заключалась в том, что, взлетев неизмеримо высоко, яркий и сверкающий, он так же быстро упал на землю, опаленный и потухший, мертвый. И какое бы будущее, по мнению Лидии, они ни могли разделить, ее мечты немедленно рухнули, когда через пять месяцев она обнаружила, что случайно забеременела. Они сидели в «Белом лебеде» теплым майским вечером за столиком у реки, когда она сообщила ему эту новость. Это было глупо, но, увидев результат теста, она лелеяла тайную дикую надежду, что Патрик возьмет ее за руки и выразит свою радость. Она представляла, как он скажет: «Все это немного преждевременно, но мы можем с этим справиться, верно? Ты та самая! Так и должно быть!»
Вместо этого он едва смог дождаться, чтобы уйти, и все выплыло наружу: резко выпаленная правда о жене и детях, брошенная скупыми фразами, как серия ударов в живот. «Я собирался тебе сказать, — сказал он, отводя взгляд и этим подчеркивая свою ложь. — Позволь мне дать тебе немного денег, чтобы избавиться от… чтобы позаботиться обо всем».
Тогда все запоздало встало на свои места. Почему он приходил только к ней; почему предпочитал тихие, уединенные рестораны и отели на окраинах города. Почему никогда по-настоящему много не рассказывал о своей семье и не писал в социальных сетях. Интрижка — так он называл их отношения, тогда как в ее представлении это была настоящая любовь или, по крайней мере, движение в этом направлении. Оглядываясь назад, она понимала, что ее так ослепила его яркость, что она не присмотрелась к остальному мелкому шрифту. Они виделись совсем недолго, но их разрыв выбил почву у нее из-под ног, и она так и не оправилась по-настоящему.
Злясь из-за того, что ее обманули, и убитая горем из-за того, что никогда больше его не увидит, она лелеяла мысли о мести; о том, чтобы разрушить его жизнь так же, как он разрушил ее. Но либо Патрик назвался фальшивой фамилией, либо исчез из Лондона, потому что его оказалось невозможно разыскать ни в Интернете, ни через реестр избирателей. Лидия запоздало поняла, что у нее остался только номер его телефона. Он держал ее, как собаку на поводке, а она была слишком увлечена и преданно следовала за ним, полностью ему подчиняясь.
Гордость и те немногие остатки достоинства, которые у нее оставались, удержали девушку от того, чтобы снова связаться с ним. И, может быть, не будь она беременна, то продолжила бы жить своей жизнью и вскоре оправилась бы от разочарования. Все было бы проще — она могла остаться на своей работе и в своем доме, встретила бы кого-нибудь другого и списала бы Патрика со счетов и извлекла из этого урок, что стоит контролировать себя, а не нырять с головой, думая, что влюблена. Вместо этого девушка оказалась в затруднительном положении, не зная, что делать. Если бы только мама была рядом, чтобы опереться, спросить! Это было самое трудное, самое одинокое решение в ее жизни. Затем, когда Фрэнк, ее отец, перестал угрожать, что разыщет Патрика и набьет ему морду, он хрипло сказал: «Знаешь, Лидди, ты была сюрпризом для меня и твоей мамы. Ты не была запланирована. И ты оказалась лучшим, что случилось в нашей с ней жизни. Самым замечательным сюрпризом».
Возможно, оглядываясь назад, можно сказать, что с ее стороны было глупостью принимать такое серьезное решение, руководствуясь чувствами, но, в конце концов, именно мысль о том, что ее мама столкнулась с подобной дилеммой и решила сказать «да» ребенку, «да» — жизни Лидии, подтолкнула ее принять решение. Может быть, это гормоны вселили в нее оптимизм; как бы то ни было, она тоже сказала «да». «Да» — одинокому материнству и всему, что с ним связано.
Что касается Патрика, то сначала она исключила его из уравнения — он ей не был нужен! — до тех пор, пока после рождения Джемаймы отец не посоветовал ей снова связаться с ним. «Он — отец ребенка, и на нем лежит ответственность, нравится ему это