что не в состоянии справиться в одиночку с домом и детьми, поэтому Клэр провела с ней несколько ночей, деля двуспальную кровать. В ту ночь они выпили довольно много красного вина, и Зои начала оплакивать тот факт, что все остальные, потеряв кого-то близкого, кажется, видели бабочку и воспринимали ее как прекрасное духовное послание от любимого человека. «Когда я увижу бабочку?» — причитала она. «Э-э… Думаю, в июле? — предположила Клэр, толкнув ее локтем. — Когда там они вылупляются? Не забывай, сейчас только март».
Зои покраснела, чувствуя себя глупо, но не отступила. Она читала и слышала так много историй о таинственных посланиях, приходящих с «другой стороны» после тяжелой утраты; знаки утешения, посылаемые тем, кто остался. Когда Патрик собирается, черт возьми, наконец сделать то же самое? Должна ли она понимать это так, что ему все равно?
«Хелен Бакстер из школы сказала, что видела перья, когда умер ее дедушка, — объяснила она. — Типа, он разбрасывал перья по тротуару. Однажды утром огромное белое перо оказалось даже на коврике у ее двери. Она была уверена, что это он их ей послал».
«Послал ей перья? — Клэр, всегда немного скептически относившаяся ко всему, что хоть отдаленно напоминало шаманство, казалось, не придала этому особого значения. — Ты что, имеешь в виду те штуки, которые все время случайно теряют птицы? Значит, ее призрачный дедушка специально выдернул их для Хелен, не так ли, и разбросал на коврике у двери? По-моему, звучит немного странно. Я только надеюсь, что у бедной женщины нет аллергии на перья».
«Клэр! Все совсем не так. Хелен говорила, что ей это было очень приятно, она была так уверена, что они от него — как будто дедушка снова с нею. — Зои сделала паузу, внезапно засомневавшись. Это казалось достаточно правдоподобным, когда Хелен рассказывала ей об этом, но из-за цинизма Клэр слова больше не складывались. — Я бы хотела, чтобы Патрик прислал мне что-нибудь подобное. Просто знак, понимаешь, что с ним все в порядке».
Клэр приподняла бровь. «Мне действительно нужно объяснять на пальцах?» — говорила ее мимика. «Дорогая, но ведь с ним не все в порядке, правда? — мягко напомнила она ей. Зои и Клэр познакомились в педагогическом колледже, и Клэр была учительницей естественных наук в средней школе до мозга костей, совершенно не способной развлекаться всякой ерундой. — Он у…»
«Не говори этого, — взмолилась Зои. — Пожалей меня. Пожалуйста, Клэр».
Они выпили снова, и это привело к глупому, граничащему с истерикой разговору о том, что именно Патрик может оставить ей в качестве призрачного послания — пару плоскогубцев, одну из своих многочисленных пар ненавистных очков для чтения, непарный носок… А затем Зои начала плакать, потому что ей стало грустно от того, что она выстирала все его носки и непарных не осталось. Она даже скатала их в аккуратные пары и положила обратно в его ящик, как будто ждала, что он наденет их в следующий раз. Каждый раз, когда она думала об этих чистых неношеных носках, ее сердце снова разрывалось.
В любом случае, что бы ни говорила Клэр, Зои все еще ждала своего знака. Как она могла отказаться от этой мысли, когда отчаянно хотела помириться с мужем после их последней ссоры?
— Я прощаю тебя, — выкрикнула она в холодный тихий воздух в надежде, что он как-нибудь ответит ей. — Ты меня слышишь? Я прощаю тебя, все в порядке.
В этот момент мимо прошла женщина в шерстяной шляпе цвета фуксии в сопровождении йоркширского терьера в элегантном клетчатом пальто и как-то странно посмотрела на Зои. Женщина, не собака, хотя, если подумать, собака тоже смотрела на нее довольно насмешливо. Может, собака была знаком от…
«Нет, прекрати это. Не хватало вдобавок ко всему прочему еще и сойти с ума», — простонала она про себя. Кроме того, если бы Патрик собирался вернуться и передать ей сообщение через собаку, он не выбрал бы йоркширского терьера; он выбрал бы что-то более мужественное. Дворнягу или немецкую овчарку. Может быть, даже стаффордшира, если бы загробная жизнь сделала его неуверенным в себе.
Зои поймала себя на том, что краснеет от этой безумной мысли, и порадовалась тому, что никто не может заглянуть ей в голову и понять, какой сумасшедшей она стала. «Возьми себя в руки, Зои. Шагай дальше. Твой покойный муж не воплотится в собаку».
Их спор даже не был особенно содержательным. Они были в кухне, пока дети находились в своих комнатах; это был золотой час, когда она готовила ужин и все были дома, благополучно собравшись вместе. Слушала забавную интернет-трансляцию, нарезая кубиками сельдерей и морковь; в холодильнике стояла симпатичная бутылка белого вина, и было так уютно находиться в помещении, когда дождь барабанит по окнам, а жалюзи опущены и скрывают мрак. Она вспомнила, как обрадовалась, когда Патрик вошел и бросил на пол сумку с инструментами. Его волосы были мокрыми от дождя. Он поцеловал ее в знак приветствия — их последний поцелуй, как оказалось, — и спросил, как прошел день. (О, если бы она только знала, что это будет их последний поцелуй, она бы поцеловала его совсем иначе! Но ее пальцы были в чесноке, и она не хотела испачкать ему рубашку, поэтому просто чмокнула его, не прижавшись и не обняв. Это было еще одно из ее непреходящих сожалений.)
Затем она рассказала ему во всех веселых подробностях о школе, в которой работала в тот день, и о том, как во время творческого задания один из шестилетних детей отважился внести свой вклад в занятие — действительно творческий, забавный вклад. Позже, во время перерыва, помощница преподавателя Луиза сказала Зои, что мальчик, о котором идет речь, Калеб, обычно никогда не выступал в классе. Никогда!
Патрик выглядел не таким впечатленным, как мог бы выглядеть в конце небольшого рассказа Зои. Он пожал плечами, положил в тостер хлеб (хотя она была рядом, стряпала ему ужин, который будет готов через сорок минут) и выпятил губу с выражением «Ну и что?». «И какой во всем этом смысл?» — не задумываясь, поинтересовался он.
Ей следовало бы тогда оставить эту тему, закрыть глаза на то, что он не разделил с ней ее радость, но его вопрос показался таким нелепым, и Зои действительно почувствовала себя слегка обиженной, поэтому перешла