«Она любила? Да. И даже очень много…»
Она любила? Да. И даже очень много.В альбоме бабушки французские стихи,И перекатный гром, как гулкий грохот Бога,И в тяжких словарях сухие лепестки;Оркестр часовщика, спешащий, стоголосый,Как общество людей или пчелиный рой,И те неловкие, угрюмые вопросы,Что порождаются живущими душой;Святого черного над чистою постелью,И шелесты без слов чуть уловимых дум,Бестрепетный закат, положенный пастелью,Духи Rue de la Paix, и раковины шум…Ее душа была совсем сентиментальной?Нет, вовсе, вовсе нет! Скорее ледяной,Пустой и смелою и даже не печальной…Ее душа была вдовой.
«Как мрамор, женщина застыла утомленно…»
Как мрамор, женщина застыла утомленно,Замученное мной, другое существо…И полный, полный мрак… Как пусто, как бездонно!И как монахиня, как мертвая Мадонна,К ней роза белая упала на плечо…
А на ковре лежат бессильными телами,Как убиенные, рубашка, юбка, шелк…Она вцеплялась в них отчаянно руками,А я в них путался дрожащими когтями,Сверкая парой глаз в проклятой тьме, как волк.
Застыла на лице гримаса отвращенья;Как плеть покорная, висит ее рука…Не знаю, кто она… Но каждое мгновеньеТерзает что-то мозг, что было преступленье,Что эта голая жалка и далека…
О, я молчу, как смерть! Мне странны ледяныеЕе колени, стан, чуть дышащая грудь…Мы змеи мертвые! Мы с ней глухонемые!..И так же, как и мы, таинственно чужиеВ окно глядят миры – Луна и Млечный Путь.
Жесток, как манекэн, холодный, истомленный,И жажда гибели, и истин, и глубин,Я листья розы рву… покойницы… Мадонны…И погружаюсь в тьму, и чую мрак бездонный,Стремглавный бег минут и то, что я один.
CHIMERISANDO
Я в шахматы играл с одним евреем, странноНапоминавшим мне рисунки древних Фив,Когда мечтательно, печально, бездыханноУпала на доску, фигуры повалив,Разбившись о стекло сквозной беседки парка,Миниатюрная, пернатая дикарка.
Ах, труп был женственным и полным тихой муки,Как неоконченный, прозрачнейший сонет,Как та, которую замучил я от скукиИ о которой я грустил так много лет…Я гладил теплый труп, старался делать больно,Но, нет, она была безмолвна и безвольна!..
А на доске меж тем, среди фигур узорных,Как та, другая, та, которую люблюЯ до сих пор еще, шла королева черных,Стройна, черства, мертва, к тупому королю,И странный мой партнер вдруг стал эмблемой Рока,А всё вокруг меня спокойно и жестоко.
«Я знаю, я умру, когда мои желанья…»
Folle! D'amore tentai la via,
Amai con tutta l'anima mia,
Per lunghe notti cupo vegliai,
Piansi, pregai…
L. Stecchetti
Я знаю, я умру, когда мои желаньяДобьются своего. Мои желанья – ты.Ты – гордость и печаль, чужое мне созданье…О, как лелеял я гниющие мечты:Твой аромат, твой стыд, безвольность наготы,Развратный, властный жест, молящие черты…Но я сойду с ума от вопля обладанья…Молчи, молчи, молчи, не прерывай рыданья!
В теченьи долгих лет, как паука тенета,Всё, что имею я, стремилось к одному –Прижать твой гибкий стан так грубо к своемуИ вырвать слабый стон, как выпить мед из сота.Ты, ты… изящная… вся мокрая от пота…Вся распаленная… Я захочу – возьму!И я, измяв тебя, с восторгом идиотаЯ буду тихо выть в ласкающую тьму…
Но даже если я наутро встану чище,Моложе и светлей от общей муки с ней,То, сломанный, как трость, ведь я спрошу у дней,У этих новых дней великой, новой пищи!Что дальше? Что теперь? Я обладаю ей,Но я ее любил на брошенном кладбище,Сбирая надписи кладбищенских камней…Я, мильонер вчера, я выиграл и… я нищий?
А если в этот мозг, упрямый, как мое,Всегда единое, жестокое стремленьеВ холодном, мыслящем, брезгливом утомленьи,Как змеи, проскользнут печаль и сожаленьеИ станет мне смешно волнение мое?О, я умру тогда! Ведь это было всё,Что ты могла мне дать! Обычное питье…И я… я кинул жизнь… мгновению презренья?!.
«Я помню тишь, Манон, кокетливой мансарды…»
Я помню тишь, Манон, кокетливой мансарды,Повечеревшее, огромное окно…Неугомонное гремело где-то дноБольшого города, где жили миллиардыБезмолвных, фосфорных, недвижимых огней,Блуждали по стенам метания свечей,И тени Рембрандта и призраки Мерлина…О, я тогда стоял невольно на межеБольшой любви к тебе, Лизетта Беранже,Мальчишка, нигилист, кокетка, Коломбина,Но вспомнить я не мог, где я про нас читал?И черт хихикнул мне, что в чем-то я солгал.
«Над трупом прадеда колдует троглодит…»
О нерассчетливый! Убить
Любовь ты смог.
Но в доме, где мертвец, не жить
Без злых тревог.
Т. Ефименко, «Жадное сердце»
Над трупом прадеда колдует троглодит,Виденье Нитокрис над пирамидой бродит,Над самой тягостной из древних пирамид,Гамлета чуткий дух на кладбище приводит,Преступник, говорят, всегда потом приходитТуда, где вялый труп был ночью им зарыт…Ах, труп для наших душ – властительный магнит!
Я, погруженный в транс, медлительный, громоздкий,Как мысли старого и кравшего в аду,Вбирая мир с трудом, как скучные наброскиЧего-то должного, настойчиво идуТуда, где высятся японские киоски(И на одном из них безвкусный какаду),К совсем заглохшему, старинному пруду.
Есть лебеди в пруду, как черные загадки,Точено-стройные, с изгибом хищных шей…Так гордо в трауре молчат аристократки…Так могут сфинксы быть пленительны и гадки!..Здесь некогда бродил и говорил я с ней,С ней, ясноглазою, тончайшей из людей…Она боялась снов и черных лебедей…
«О, не было ль в одной из самых темных комнат…»
О, не было ль в одной из самых темных комнатИсчезнувших веков – не комнаты ль века? –В одной из тех, что никогда не вспомнятПреданье, знание, искусство и тоска,
Таких обычаев, свирепых и спокойных,Чтоб гордые юнцы, любить не захотев,Уничтожали бы своих любимых – знойных,Глядящих пристально и молчаливых дев?
О, это надо так, мудрейшие, так надо!Жестокости к любви! И недоверья к ней!Там, где-нибудь в стране Шумера и Аккада,Где храмы, ночь, тростник, воззрения людей,
И эта клинопись на глиняных таблетках,Всё превращалось в стиль, приобретая смыслЗодиакального, предсказанного в метках,Изображающих ряды безвестных числ –
Быть может, юноши с суровой верой в фатум,С чертами идольских и всепознавших лицНожи вонзали в грудь любовницам проклятымИ после десять дней в пыли лежали ниц.
И это правильно! Оно несносно, знанье,Чутье без отдыха к другому «я» в тиши!Безумна глубь сердец! Неслыханно страданьеЖить в черной пропасти чужой, живой души!
АНЕМОНА
Я никого не люблю, потомуЧто я люблю анемону.Я не отдам никому, никомуКлюч к своему Илиону.
Каждую ночь воспеваю яХолодный взор анемоны.Каждую ночь шелестит змея,Но я удушаю стоны.
Пусть анемона моя далеко,Пусть слышен голос Харона…Я не хочу ничего, ничего,Как ты, моя анемона.
СЛОВА ОТЧАЯНИЯ