— Уже. Как ты умудряешься притягивать зло? В Сайбии вообще разбойники попадаются не так уж часто.
— Разноименные полюса притягиваются, — сообщила Лена. Магниты здесь знали, потому Лиасс кивнул.
— Я рад тебя видеть, Аиллена.
— Представляешь, это взаимно, Лиасс. Тут… как сказать-то? В общем, я вдруг — именно вдруг — поняла, что не должна легко прыгать по мирам, удирая от малейшей опасности. Понимаешь, о чем я?
— Конечно.
— Это глупо?
— Это правильно. Ты все равно пришла бы к этому, но удивительно, что так рано.
— Чем ты недоволен, Лиасс?
— Почему Гарвин вдруг сорвался с места?
— Я позвала его. Я тренируюсь. Дракон велел.
Лиасс помолчал, опустив глаза. Даже побарабанил пальцами по столу, что у него означало крайнюю степень душевного волнения.
— Дракон мудр, — признал он, — но далек от понимания людей и эльфов… Это… это очень опасно, Аиллена. Ты ведь уже знаешь наши основные правила и законы?
— Что там знать, когда они у вас проще не придумаешь, — вздохнула Лена. — И что, я нарушила ваш закон?
— Ты не можешь его нарушить, потому что ты не эльфийка из Трехмирья. Такая связь у нас не то чтоб совсем под запретом… иначе я не смог бы разделить боль с Файном и не мог бы почувствовать, когда тебе нужна помощь. Так что Гарвин тоже не нарушил законов. Просто будь особенно осторожна. И особенно с Гарвином.
— Потому что он некромант.
— Потому что у него большие способности к этому. Очень большие. И да, он некромант.
— А ты можешь сказать, чем некромант Гарвин хуже тебя?
— То есть в чем суть некромантии? — понимающе улыбнулся Лиасс. — Гарвин ничем не хуже меня. Но он сам не знает, что может, на что способен… Аиллена, сам способ чудовищен, но суть не в том. Некромантия под запретом везде. Она затягивает. И может статься, не маг будет распоряжаться своей силой, а сила начнет командовать магом. Даже таким сильным, как Гарвин. Тем более таким сильным.
— Я провела с ним больше времени, чем ты, Лиасс.
— Ты знаешь его лучше. Не потому что провела с ним больше времени, но потому что он доверяет тебе. И если бы ты знала, как я этому рад… Ты ухитрилась стать другом Гарвину — это непостижимо. У него никогда не было друзей. Даже когда он был совсем маленьким. Понимаешь, он даже не замкнут. Он закрыт. При этом он хороший сын. И я люблю его, что бы ты ни думала.
— Я помню твое лицо, Лиасс, когда ты увидел Гарвина. Пожалуй, после этого я уверилась в том, что ты человек.
Лиасс расхохотался. Лена, когда сообразила, что ляпнула, тоже посмеялась: за эти черт знает сколько лет она так и не отвыкла от выражений своего мира, а здешних отчего-то не нахваталась.
— Вот этого я никогда еще не слышал! Согласись, смешно, когда такое говорят Владыке эльфов, верно? Конечно, я понял, что ты имеешь в виду. Поверила, что и я способен чувствовать?
— Уверилась. Поверила, когда ты узнал, что Милита взяли живым.
Лена нахально протянула руку и погладила Лиасса по щеке. По гладкой-гладкой бархатистой коже. А потом по нежным золотым волосам. Зачем, спрашивается? Может, затем, что никто на это больше не отважится. Ведь даже женщины, порой наносящие ему долгие ночные визиты, не осмелятся приласкать Владыку не в порыве страсти, а вот просто так, дружески. Он от этого отвык так давно, что и думать не хочется. В синих глазах мелькнуло-таки удивление, но погасло. Лиасс поцеловал ее ладонь.
— Не хочешь ли ты показать, что и меня считаешь другом?
— Хочу. А что? Не веришь или не стоит? Или Владыку другом считать ну просто никак невозможно?
— Лена, я тут тебе… — радостно возвестил с порога отмытый и распаренный до красного носа шут и как-то увял. — Владыка? Приветствую…
— Здравствуй, Рош Винор. И что такого интересного ты принес Аиллене? Рулет?
— Рулет, — кивнул шут, разворачивая вкусно пахнущий сверточек. — Мне уйти, Владыка?
— Ни в коем случае. Ты просто обязан быть рядом с ней.
— И в баню нельзя? — понурился шут, спрятав лукавую ухмылку.
— Разве что в баню… Ты можешь с ней разговаривать?
— Скорее, она со мной. А что?
— А с кем-то еще?
— Нет. То есть я дракона слышу. Когда он этого хочет. Владыка, нет у меня магии.
Он произнес это точно так же, как и прежде: легко и непринужденно. Словно и не узнал, почему именно ее нет.
— Лиасс, а ты знал, что маги его выжгли? — мило улыбнулась Лена. Лиасс не моргнул. И кивнул. — А почему же не сказал?
— Зачем? Он чувствителен. Он доверял магам. Даже симпатизировал им. Ты полагаешь, ему обязательно было узнавать, что обошлись с ним не особенно красиво? А кто тебе об этом сказал?
— Сопоставила. Конечно, у меня на это много времени ушло, а ты, наверное, сообразил сразу.
— Нет, не сразу. Я проверил его только в Сайбии. Он и в Трехмирье говорил, что магии не имеет, но я, признаться, подумал, что магия просто дремлет и он не ощущает ее присутствия. Чему ты удивляешься? Для эльфа… ну, хорошо, для полукровки он был еще юн. Что такое тридцать лет? Магия, особенно если Дар невелик и никто никогда не пытался его развить, может никак не проявляться очень долго. Кто сказал — Милит, Ариана, Гарвин? Или Кайл?
— А у самой у меня никак не хватило бы мозгов?
— Мозгов бы хватило, — усмехнулся Лиасс, — только врать ты все-таки не умеешь. Гарвин. Только он страдает приступами повышенной откровенности.
— Коррекция убивала его?
— Не убила бы. Я не позволил бы ему умереть. И тем более сойти с ума.
— Он важен сам по себе, — заявила Лена. — Не только потому, что он мой спутник и мой мужчина.
Лиасс спокойно кивнул.
* * *
Гарвина они не заложили. Шут не проболтался о манипуляциях Гарвина, да и слово «проболтаться» к нему было неприменимо в принципе. Без всякой коррекции. Шут говорил только то, что хотел сказать. Лена, признаться, особенно не задумывалась о том, что сделал Гарвин — ну сделал и сделал, шут все равно патологически честен, Родага не предаст и не подведет хотя бы уже потому, что рядом с ним не находится. Что думал шут, она пока не спрашивала. Пусть новость уляжется в его голове, пусть он к ней привыкнет — и он непременно заговорит сам. Наверное, ему немножко не хватает этого его неумения лгать, пожалуй, он даже немного им гордился, ну так и никто не заставляет непременно становиться вруном. Разочарование в магах тоже надо пережить… впрочем, вряд ли он особенно разочарован, потому что никогда особенно им не доверял. Тут скорее другое: ему не сказали, поставили над ним опыт тайком, а ведь если бы предупредили, он вполне мог пойти на это сознательно. Шут упрям. Раз он тогда решил, что быть шутом — это правильно, так надо, это его путь, он бы согласился не только на коррекцию, но и на эти эксперименты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});