на стуле, скользя взглядом по страницам на столе. Не надо расстраиваться, ведь я сама согласилась на эту работу, и она нужна мне, особенно из-за всех этих коробок у меня в коридоре. Большинство моих клиентов заранее знают, чего хотят, или полностью доверяются мне. Но для Ларк это в новинку, как и Нью-Йорк, как и необходимость принимать решения за себя и своего мужа.
Так что надо быть терпеливее.
— Я знаю, что это странно, — говорит она, проводя пальцами по линии роста волос у виска. За последние три часа я выяснила: этот жест означает, что она в тупике. Что происходит довольно часто.
Правда, часто.
— Просто это же… будет на стенах.
Я мягко улыбаюсь. В таких случаях моя жизнерадостность очень помогает, и я использую ее во всю силу.
— Если вам не понравится, вы всегда сможе-те закрасить надпись. А мел? Пфф, — я взмахиваю рукой, — немного специального средства, большая губка — и у вас снова чистая стена. Никаких проблем!
Ларк смотрит на меня, моргая.
— Я бы не смогла, — произносит она в шоке. Эта женщина и правда вовсе не похожа на принцессу Фредди, дерзкую и непокорную бунтарку. — Это же ваши старания!
Очень мило с ее стороны так думать о моей работе, так серьезно к ней относиться. Но если проблема именно в этом, она может изменить мнение. Краеугольная черта моей работы — ее временность. Конечно, в планерах я работаю чернилами, тем более клиентам нравится пролистывать их и любоваться разворотами. Но смысл планеров и календарей в том, что ты двигаешься по времени, выполняешь задачи и перелистываешь страницу. Что не стоишь на месте.
Я уже открыла рот, чтобы ее переубедить, но тут мне в голову пришла мысль.
«А что если добавить немного веселья?»
Я уже не первый раз вспоминаю Рида с нашей субботней встречи — его низкий серьезный голос и красивое суровое лицо, его тайную длину ресниц и мягкий изгиб от подбородка, когда он рад. Каждая нарисованная буква напоминала мне об игре и о том, как нам было весело. Но неизбежно в памяти всплывали и болезненные последние минуты в кофейне — то, как мы позволили недосказанности повиснуть в воздухе, так что я пыталась не думать о нем какое-то время.
Теперь же я цепляюсь за воспоминания: о нем в ресторане, о нашей прогулке и как мы выдумывали правила на ходу. Не говоря Ларк ни слова, я сгребаю вместе все девять листов, парочка помялась. Она взволнованно ахает, но я не обращаю внимания, торопливо собирая листы.
— Так. А давайте кое-что попробуем. — Я смотрю на переднюю часть магазина: облокотившись на прилавок, Лашель пролистывает каталог продукции. Я зову ее, и она мчится сюда, как будто хочет спасти от мучительной пытки. Я благодарно улыбаюсь и объясняю свой план. Правила не очень продуманные и немного дурацкие: каждая из нас берет по три листа, затем у нас есть десять минут — всего десять, потому что я не хочу втянуть Ларк в очередной вакуум выбора, — чтобы превратить каждый лист в бумажное летающее средство. Когда время выйдет, мы все встанем в линию за столом и по очереди запустим все самолетики в пространство магазина.
И два самых дальних…
Их я и возьму за основу шрифтов в оформлении.
Я не ставлю никаких условий, не говорю Ларк, что эти шрифты еще не финальная версия, что я на самом деле могу комбинировать друг с другом все стили, которые есть на этих девяти листах. Прямо сейчас все это неважно, и точно так же в начале нашей с Ридом прогулки неважно было то, что я потом сделаю с теми буквами. Важно только, что Ларк выйдет из своей скорлупы хоть на несколько минут.
— А телефоном можно пользоваться? — спрашивает Лашель. Как будто мы боремся за десять тысяч долларов. Надо было это предвидеть — Лашель настоящий игрок. В прошлом году какое-то заведение на нашей улице проводило конкурс витрин на Хеллоуин, и Лашель практически завербовала Сесилию — которой этот конкурс вообще был неинтересен — и меня работать до поздней ночи над украшениями к конкурсу. Когда мы взяли второе место, а не первое, Лашель заявила, что судьи подтасовали голоса. Она до сих пор это припоминает. «Жулики», — бурчит она, тряся головой.
— Конечно, почему нет? — я не успеваю договорить, она уже что-то печатает, наверняка вбива-ет в строку поиска видеоуроки по бумажным самолетикам.
Я начинаю складывать лист тем самым базовым способом, которому учат в детском саду, а Ларк несколько секунд просто вертит головой, смотря то на меня, то на Лашель, как будто разница в наших подходах стала для нее новой неразрешимой дилеммой. Наконец она вынимает телефон и, заглянув в интернет, тоже начинает складывать. Каждые несколько минут Лашель довольно хмыкает, а один раз даже говорит: «Приготовься как следует, Мэг», — на что Ларк мягко посмеивается.
К тому времени как мы выстраиваемся за столом, у нас уже образовалось какое-то странное бумажно-самолетное соперничество. Лашель называет мои руки лапшой после первой проваленной мной попытки. При виде боевой стойки Лашель, будто она на Олимпийских играх, Ларк прикрывает ладонью рот. Заметив это, Лашель восклицает: «Вы не будете так смеяться, когда я выиграю, принцесса!» — но мы от этих слов только сильнее смеемся. Совершенно ясно, что я в этой игре слабое звено, и это дает неплохую фору моим соперницам. Я вовсе не против их подколов. Тут мне на ум снова приходит Рид. Наверное, он бы спроектировал идеальный бумажный самолетик, исходя из своего знания математики. А как хорошо он бросал бы с такими широкими плечами!
Но не надо о них думать.
— Мы остались один на один, принцесса! — говорит Лашель, искоса смотря на Ларк, и запускает самолетик. Он приземляется, чуть перелетев первый, а это значит, что два из трех ее самолетов могут стать победителями. Я смотрю на Ларк — последний из ее самолетов еще даже не собран. Она виновато смотрит на меня.
— У меня не хватило времени. — Она прижимает листок бумаги написанным к себе, и даже не зная ее, можно кое-что понять.
Время у нее было.
Не успеваю я и слова сказать, объяснить