ей, что я могу взять этот шрифт, несмотря на правила, как она с решительным видом комкает листок.
И кидает — как питчер в бейсболе — прямо к двери магазина, почти достав до нее.
— Черт возьми, — восклицает Лашель. — Я не знала, что так можно!
— Правила это не запрещают, — пожимаю я плечами.
Ларк улыбается во весь рот, ничуть этого не стесняясь.
— Мел или краска победителю? — спрашиваю я.
— Краска, — она будто удивляется самой себе.
В ликовании мне хочется взметнуть руки в воздух. Лашель, кстати, так и делает, хотя она наверняка будет припоминать мне об этом комке еще несколько месяцев.
Но мы наконец-то что-то решили.
♥ ♥ ♥
Когда Ларк вышла из магазина, я уже собралась и попрощалась с Лашель (да, она припомнила мне бумажный комок). Уже половина пятого, и я довольная, но очень уставшая. Зудящее желание вернуться домой к рабочему столу почти сошло на нет: я так устала сидеть, что ни минуты дольше не вынесу. Моя пятая точка уже, наверное, превратилась в блинчик или лаваш. Или в пиццу.
И да, я голодная.
Пусть в выходные я неплохо справилась со сборами Сибби, сейчас мне не очень хочется возвращаться домой. Ведь если я не собираюсь запереться в комнате и работать, то буду лишь острее ощущать ее неминуемое отсутствие. К тому же еще день, на улице свежо и тепло, почему бы не…
Прогуляться.
Поиграть.
Иду по улице, мешковатая сумка ритмично бьется о бедро на каждом шагу, а я думаю о телефоне внутри, хочу достать его и написать Риду. Сегодня меня расстроила неспособность Ларк принимать решения, но чем я лучше, если избегаю мыслей о Риде, о его настрое против меня? Было ли ему интересно при выходе из кофейни, позвоню я ему или нет? Может, моя сосредоточенность на проекте «Счастье сбывается» в последние дни и есть своеобразная неспособность определиться с… нашей встречей? Я дошла до «Пиццы Джо», даже не думая, если только чувствовать запах пиццы — это не форма мышления. В узенькой кафешке — время ужина еще не настало, и людей не так много — заказываю кусочек, но решаю поесть на улице и выхожу с пиццей на промасленной картонной тарелке. Риду бы это понравилось: кафе и пицца. Ему бы точно не понравились картонные тарелки или то, что я взяла лишь две салфетки, хотя здесь явно нужны четыре, — но нельзя иметь сразу все, знаете ли.
Я сижу на бордовой деревянной скамейке, окружающей дерево у «Пиццы Джо», разглядываю изогнутую вывеску и чуть выше — белую виниловую наклейку. Честно сказать, в ней мало интересного — разве что маленькие засечки букв, опирающиеся на изображение морозилки для фасованного итальянского мороженого. Закончив есть, я вытираю руки (двух салфеток и правда недостаточно) и наконец определяюсь.
Последние минуты встречи с Ридом были неприятными, они напомнили о том, как мы познакомились. Неприятно было снова думать, пусть и немного, о том, что я натворила. Но ведь многое в нашей встрече, до этих минут, было приятным. С ним было легко играть. А потом было легко работать над «Счастье сбывается». С Ларк сегодня тоже было легко.
Так что, возможно, эта неловкость, этот риск накала того стоят.
Я выбрасываю мусор и беру еще салфетку, затем достаю телефон из сумки. Фотографирую вывеску и рекламу «Пиццы Джо». И в «пицце», «Г» и «Р» в рекламе мороженого с горгонзолой, «А» в «без перерыва». Жду, пока часы на телефоне не переключатся с 16:59 до 17:00, а затем прикрепляю все четыре фотографии в сообщении Риду. В тексте сообщения ставлю только знак вопроса, нажимаю «отправить» и жду.
Через несколько минут телефон звонит, и я не могу сдержать улыбку, ведь знаю, что это он, даже не смотря на экран. Нажимаю кнопку наушников в надежде, что мой радостный «Эй, привет!» прогонит повисшее над нами с прошлого разговора напряжение.
— Хм, — произносит он, и лишь от этого слога осознаю, как скучала по его голосу. — Ты не нашла знак вопроса на вывеске?
Я еще сильнее расплываюсь в улыбке. Оно того стоит.
— Вот же, угадал!
Возникает пауза. Надеюсь, Рид тоже сейчас улыбается, но не кому-то конкретному в непосредственной близости, поскольку я бы, наверное, немного ревновала, если бы кто-то имел счастье насладиться улыбкой Рида, которую вызвала я. Вряд ли правильно питать к Риду чувство сиротской привязанности, но как же хорошо ощущать что-то кроме стресса, одиночества и ступора.
— Ты гуляешь? — В трубке вдруг становится шумно, словно Рид только что вышел на улицу. Приятно думать, что он позвонил мне, не дождавшись ухода с работы. Что ему было настолько интересно.
— Да. Правда, по Бруклину.
— Вот как. — Он разочарован? Сложно сказать по телефонному разговору.
— Я думал, что ты идешь с работы, и мы могли бы, может…
Я отхожу в сторону от людей на переходе. Не хочу, чтобы эти двое за мной — хотя им явно до меня дела нет — стали невольными свидетелями моего отказа.
— …пройтись вместе?
Я оборачиваюсь — они все еще в своих телефонах. Один из них хаотично водит большим пальцем по экрану, где в разные стороны летают маленькие пушистые монстры. Как по мне, игра ужасная.
«Вот видите? — хочу я довольно заявить им. — Как хорошо, что я ему все-таки написала!»
— Да. То есть надо придумать игру, само собой, — говорю я в телефон, переходя улицу.
— Само собой, — повторяет он, и я точно слышу что-то необычное в его тоне. Неужели радость от предстоящей встречи? Тут я занервничала: я не думала об играх до этого звонка, а времени мало.
Собирать наши имена было просто, очевидно, безопасно. Можно предложить банальность в том же духе: собрать месяц, в котором родился, или кличку первого питомца. Но это до смешного напоминает схему кражи персональных данных, к тому же мне хочется подойти к Риду с другой стороны.
— Хорошо, — я делаю глубокий вдох. — Пусть будет одно слово, которое описывает твой день.
Кажется, я слышу раздраженный стон и от удивления замираю —