Он опять засмеялся.
– Шломо, – Рахель осторожно дотронулась до его руки. – Да что с тобой сегодня?
– Запомни этот день, – сказал Шломо, обнимая жену и кружа ее в каком-то нелепом танце по галерее. Доски под ними громко скрипели.
– Шломо, – повторила Рахель и негромко засмеялась. – Я сейчас упаду.
– Этот день особенный, – Шломо не отпускал Рахель. – Не всякий день Всемогущий посылает такой смех, чтобы ты удостоверился в его милости.
Он вновь засмеялся.
Пожалуй, можно было назвать этот смех счастливым, если бы ни этот настороженный взгляд – как будто он одновременно и смеялся, и ждал чего-то, что легко могло превратить смех в плач и стенания.
Совсем другим был смех маленький Рахель, которая просто смеялась, не думая ни о чем, кроме своего смеющегося мужа, что случалось с ним совсем не так часто, как ей хотелось бы. В этом смехе можно было услышать благодарность за то, что Всевышний послал ей такого замечательного спутника жизни, и за этот чудесный дом, окруженный старыми деревьями, и за это небо, и за этот, лежащий вокруг, Святой город, – одним словом, за все то, за что принято обычно благодарить, но что так редко становится объектом благодарности у большинства людей.
Вот так они стояли, смеясь и глядя друг на друга, во второй половине этого дня, который Шломо Нахельман назвал позже началом.
– Я рад, что ты смеешься, – сказал он, наконец.
– Я тоже, – ответила Рахель.
Новый порыв ветра ударил по дому и заставил зашуметь листья старой смоковницы.
Потом в галерее показался Арья с брезентовой сумкой в руке.
– Я пойду, – сказала Рахель, помахав Арье рукой. – Смотри, не упади.
Потом она выскользнула из объятий Шломо и полетела в свою половину. Если бы Шломо был склонен к поэтическим метафорам, он бы обязательно сравнил ее легкую походку с порханием маленькой, юркой птички, перелетающей от цветка к цветку. Но Шломо Нахельман был сделан из другого теста и от поэтических метафор был так же далек, как и от романтических прогулок ночью при луне или сентиментальных воспоминаний о первой встрече. Он просто с удовольствием посмотрел вслед убегающей Рахель, чтобы тут же забыть о ней, повернувшись к подходящему Арье, чье появление было, конечно, гораздо важнее, чем даже очень милое порхание его жены Рахель.
– Арья, – он улыбнулся подошедшему. – Ты уже вернулся. Отлично. Мне кажется, что у меня есть для всех нас хорошие новости.
– Я иду в лавку, – сказал Арья, пропуская мимо ушей известие о хороших новостях. – У нас не осталось ни масла, ни соли.
Даже ни о чем не подозревающий человек мог бы легко расслышать в его голосе плохо спрятанные враждебные нотки.
Он был почти на голову выше Шломо. Слегка вытянутое, лошадиное лицо. Длинные руки с большими кистями. Худой и жилистый, словно созданный самой природой для тяжелой физической работы. При этом не было никого, кто бы так умело обращался с цифрами, с переводом одних мер в другие и вообще со всем тем, что можно было измерить, посчитать, вычислить и, наконец, придать вид изящных математических формул.
– Хочешь сказать, – Шломо загородил проход, не давая Арье пройти, – хочешь сказать, милый, что тебя не интересуют хорошие новости?
– Знаешь, Шломо, – Арья подошел вплотную, заставляя собеседника поднять голову, чтобы заглянуть ему в глаза. – Если ты назовешь мне хоть одну хорошую новость, которая случилась с нами за последний год, то я возьму обратно все свои слова, которые так тебя раздражают.
– Достаточно того, что мы находимся с тобой в Святой земле, – сказал Шломо. – Или для тебя эта новость тоже не слишком хороша?
Арья посмотрел на него, словно тот сморозил несусветную глупость:
– Боюсь, что это самая паршивая новость из всех, о которых я слышал за последний год. Хуже не бывает.
– А я боюсь, что ты плохо смотрел сегодня на небеса, Арик, – сказал Шломо, понижая голос. – Ты видел сегодняшний смерч похожий на змеиный язык? Скажи мне, ты видел его или нет?
– Я видел только пыльную бурю. Но она уже, слава Богу, стихает.
– Смерч, – сказал Шломо, показывая рукой куда-то в сторону. – Это был смерч, Арья. Гигантский смерч. Он висел над Городом, словно раздумывал, стоит ли дать нам еще один шанс или пора опустить на него все те камни, которые он поднял в воздух… Думаешь, это ничего не значит?
– Не знаю, – Арья явно не желал развивать дальше эту сомнительную тему.
– Он позвал меня, Арья. – Шломо перешел на восторженный шепот, словно боялся, что его кто-нибудь услышит. – Он позвал меня. Еще немного терпения – и я обещаю тебе, что ангелы небесные будут драться между собой, чтобы только дотронуться до нашей тени.
– Ты говоришь об этом третий год, – сказал Арья с неожиданной тоской. – В том числе и про ангелов, которым наверняка нет до нас никакого дела.
– Так говорят многие пророчества, – не сдавался Шломо. – Посланник Божий отбрасывает тень, в которой купаются миллиарды ангелов, вкушая блаженство.
– Ангелы, пророчества, откровения, – Арья говорил почти с отвращением. – А кто обещал, что Порта вот-вот развалится и это будет знаком для Машиаха начать военные действия? Разве не ты? Или что Всемогущий отметил тебя еще в Берлине и теперь привел сюда, чтобы ты исполнил Его волю?
– Но так и есть, Арья, – сказал Шломо так, словно в этом не было никакого сомнения. – Разве не открыл я тебе все то, что говорил мне во сне и наяву Его голос?
– Скажи еще, что Бог возложил на тебя ответственную миссию, о которой ты не можешь поведать нам, простым смертным, – Арья издал звук, который, пожалуй, можно было принять за некоторое подобие смеха.
– В этой миссии есть место и тебе, Арья, – мягко сказал Шломо.
– Боюсь, ты немного опоздал. Я больше не верю тебе, Шломо. Ни тебе, ни твоим безумным пророчествам. Да и кто бы тебе поверил после всего того, что с нами случилось? Подумай сам, Шломо! Мы приехали сюда, потому что наслушались твоих фантазий, а что получили взамен?
– Тише, пожалуйста, – Шломо оглянулся на дверь, которая вела в комнату жены. – Рахель услышит.
– Ты обещал нам золотые горы, а в результате у нас иногда не хватает денег даже на хлеб, – продолжал Арья, тряся перед лицом Шломо пустой брезентовой сумкой.
– Я обещал вам, что Всевышний не оставит нас, – сказал Шломо. – Ради этого, мне кажется, стоило бы немного потерпеть.
– В последнее время мне почему-то кажется, что твой Всевышний не только забыл дорогу к нашему дому, но забыл даже, как выглядят наши лица… И знаешь, что я тебе скажу, Шломо? Если это будет продолжаться, то я заберу Рахель и уеду назад, в Европу.
– Никого ты не заберешь, – Шломо позволил себе снисходительную усмешку. – Господи, Арья! Неужели ты еще ничего не понял? Разве Всемогущий допустит кого-нибудь к важному делу, прежде чем