и пособия по безработице, федеральные стандарты безопасности труда394. В 1964 г. — когда Барри Голдуотер потерпел крупное поражение на выборах — только 30% опрошенных назвали себя «умеренно консервативными» или «очень консервативными». К 1978 г. к этой категории отнесли себя 42% респондентов395. Однако в то время как число назвавших себя консерваторами возросло, к 1978 г. существенные экономические различия между теми, кто считали себя либералами, и теми, кто характеризовали себя как консерваторов, по всей видимости, уменьшились. Так, например, около 90% назвавших себя либералами считали, что правительство должно помогать людям в получении медицинской помощи по низким ценам. С другой стороны, того же мнения придерживались чуть более 80% назвавших себя консерваторами. Около 80% назвавших себя либералами и 70% назвавших себя консерваторами признавали, что правительство должно следить за тем, чтобы каждый нуждающийся в заработке мог получить какую-нибудь работу396. Серьезные разногласия обнаружились только по очень ограниченному кругу социальных вопросов: около 65% назвавших себя консерваторами и лишь около 45% назвавших себя либералами полагали, что правительство должно ограничить продажу марихуаны, если она причиняет вред397. Традиционный либерализм стал жертвой собственного успеха — и вчерашние баталии сегодня стали трюизмами.
В-третьих, центр внимания нации сместился с либерального ярлыка просто потому, что перемещение центра внимания — естественное явление. Течение дел человеческих — не всегда прилив. Как заметил историк Роберт Макэлвейн, в политической истории страны периоды либеральных реформ чередовались с тем, что он называет «консервативными передышками»398. Когда центр внимания нации переместился с объявленной Линдоном Джонсоном войны с бедностью на борьбу за сбалансированный бюджет, то, чтобы вести эти весьма различные политические войны, возникла необходимость заменить весь арсенал ярлыков.
Человеческая жизнь состоит из циклов — сутки, в которых 24 часа, семидневная рабочая неделя, четыре времени года, год из 12 месяцев. Экономика тоже имеет циклы подъема и спада, инфляции и рецессии.
Есть свои циклы и у политики. Чрезвычайная активность прогрессистов, таких как Тедди Рузвельт и Вудро Вильсон, сменилась «нормальностью» Гардинга и Кулиджа. Новый курс Рузвельта и Трумэна предшествовал более спокойным годам президентства Эйзенхауэра. После периода, который мы сегодня с ностальгией вспоминаем как 1950-е годы, была утонченность Джона Кеннеди и светский блеск Камелота399. Потом — Великое общество и убедительная победа президента Линдона Джонсона над гордым консерватором Барри Голдуотером, подхватившим знамя Республиканской партии. Голдуотер без смущения называл себя словом «консерватор», тогда как Джонсон его этим словом клеймил. Казалось, либерализм достиг новых высот. Так оно и было, но, достигнув вершины, дальше можно двигаться только вниз.
Вскоре ужасы Вьетнамской войны лишили блеска Великое общество и создали либерализму дурную славу. Такие известные либералы, как Губерт Хэмфри и Линдон Джонсон, поддерживали войну. Даже когда другие либералы, такие как Роберт Кеннеди и Юджин Маккарти, выступили с критикой решения о вторжении во Вьетнам, эта критика внесла дополнительный негативный оттенок в значение символа «либеральный», поскольку часть американского общества расценила их выступление как непатриотичное. А усилия либералов предотвратить эскалацию войны некоторыми рассматривались как стремление связать руки Соединенным Штатам в этом конфликте.
Война во Вьетнаме продолжалась и при Ричарде Никсоне. Вице-президент Никсона Спиро Агню знал цену словам. Агню потратил немало времени, пытаясь соединить понятия «либеральный» и «радикальный». Второй срок президента Никсона принес не только затягивание войны и отставку обвиненного в правонарушениях Агню — он обернулся Уотергейтом400, этой американской драмой, в которой, по мнению покойного сенатора Сэма Эрвина, было даже больше трагизма, чем в Гражданской войне, ибо на Гражданской войне у обеих противоборствующих сторон можно было видеть образцы героизма, чести и мужества, Уотергейт же не искупался подобными достоинствами.
После того как под угрозой импичмента Никсон подал в отставку с поста президента, в должность вступил первый в истории нашей страны назначенный президент Джеральд Форд, ранее назначенный на пост вице-президента401. Президент Форд получил в наследство беспрецедентную инфляцию, рецессию и энергетический кризис. Преемник Форда Джимми Картер прибавил к этой тройке проблем иранский кризис с заложниками402. То была зима его тревоги403.
Потом явился «Мастер общения»404. Подобно Барри Голдуотеру, Рональд Рейган не боялся называть себя консерватором. Но в отличие от Голдуотера он не тратил сил на попытки ликвидировать Управление ресурсами бассейна Теннесси. Вместо того чтобы стремиться к реваншу за сражения, проигранные Новому курсу, Рейган без стеснения цитировал ФДР, сражаясь за свою новую консервативную программу, включавшую снижение налогов в духе Кеннеди.
Этот «циклический ритм, присущий нашей общественно-политической жизни», как сказал Артур Шлезингер-мл.405, отражается в словах-символах, входящих в моду. Тот факт, что «консервативный» сейчас более модное слово, несомненно свидетельствует, что избрание президента Рейгана и его переизбрание на второй срок с большим отрывом не только были его личными победами, но и знаменовали возможные значительные перемены в политических настроениях. О такой перестройке говорят и республиканцы, как, например, член Палаты представителей Джек Кемп, и демократы, как, например, сенатор Пол Цонгас; недавние опросы до некоторой степени подтверждают эту точку зрения406.
Циклический ритм отразился и в смене направления журнала «Нью рипаблик». Когда в 1984 г. «Нью рипаблик» исполнилось 70 лет, президент Рейган обратился к редакции с письменным приветствием, содержащим слова одобрения; к нему присоединились Джин Киркпатрик и Генри Киссинджер, Многие известные либералы, такие как Фрэнк Манкевич, будущий руководитель избирательной кампании Джорджа Макговерна, признают, что «Нью рипаблик», случалось, «на какое-то время становился консервативным, но сейчас он выбирается из чулана». Так же мыслит и конгрессмен-республиканец Джек Кемп: «Нет сомнения, что “Нью рипаблик” движется, можно сказать, в верном направлении». Либеральный обозреватель Николас фон Хофман печалится о том, что «в этом обществе нет левых, разве только в бейсболе. Очень трудно идти против моды — даже для “Нью рипаблик”»407.
Либеральный ярлык теперь обладает меньшей значимостью, чем прежде, по нескольким причинам: слово это употреблялось слишком часто; традиционные либеральные принципы превратились в трюизмы — либерализм стал жертвой собственного успеха; сказался естественный цикличный ритм. Таким образом, могущество либерального символа претерпело заметный ущерб. Вместе с тем новые правые, прозелитически настроенные консерваторы, отдают дань потенциальным возможностям либерального символа, часто называя себя «либертарианцами». И левые, и правые находят свои корни в одном и том же символе. И даже сегодня слово-символ «либерализм» порой еще вызывает споры за право собственности на него.
Уроки истории
Либералы отвоевали свое символическое название, хотя время понизило ценность этой победы. А консерваторы, которые вначале просто мирились с присвоенным им наименованием,