- Смутно, но…
А вот Макс прекрасно помнил ту суетливую возню в спальнике. Сдавленное хихиканье, полузадушенный шепот, чтобы не разбудить Лёню.
- Я был в презервативе…, - произнес он, не зная, что еще сказать.
Анка нахмурилась.
- Хочешь сказать, я этого ребенка нагуляла?
Максим сглотнул, притянул ее к себе, погрузившись в зловонное, тухлое облако. Интересно, Ленка Федотова воняла так же во время своего токсикоза?
- Нет, что ты… Я хочу сказать, что ты заблуждаешься. Ребенка не может быть. У меня был презерватив и….
Анка уцепилась за его запястье холодными, отекшими пальцами и, сунув его руку в складки одеяла, приложила к своему животу.
Секунда… две… три… Что-то заворочалось под его ладонью. Макс никогда не трогал живот беременной женщины, но сразу понял - что-то здесь не так. Животик едва наметился, что в принципе соответствовало сроку. Но он не знал, достаточный ли это срок, чтобы чувствовать извне движения плода. Да и «движения» были странными. Он не чувствовал выпирающей упругости, живот был раздутый, но мягкий, как наполненный водой воздушный шарик. Это, скорее, походило на расстройство желудка. Бурление кишечных газов – не более того… На ее месте он сходил бы как следует пробздеться и выбросил эту чушь с беременностью из головы…
- Значит, твой презерватив порвался, только и всего, - ответила она и, к его облегчению, отпустила руку.
- Получается, что так…, - вяло пробормотал он и едва удержался, чтобы не вытереть ладонь о штанину.
- Ты рад?
Макс кивнул. Он видел, что спорить сейчас не имеет смысла.
- Я тоже рада. Хоть что-то хорошее вышло из этой истории. Назовем его Робинзоном! – Анка расхохоталась, блеснув пожелтевшими и какими-то заплесневелыми зубами, - а если девчонка, то будет Шиной!
- Шиной?...
- Королева джунглей! – Она с ободряющей улыбкой поглядела на него и вдруг мягко продолжила совершенно нормальным, родным, тоном, - От тебя пахнет алкоголем. Не получилось?
- Я… к Степану зашел по дороге. Заговорились. Я еще не закончил. Пару дней и…
Она его не слушала, мягко улыбаясь уже собственным мыслям, далеким и от Степана, и от самого Макса.
- Или Бенедикт… Так можно назвать и мальчика, и девочку.
- Почему Бенедикт? – рассеянно спросил Макс и поднялся. Что-то забрезжило на периферии памяти. Так бывает, когда внезапно вылетевшее из головы слово зудливо вертится на языке.
- Какой же ты темный, Мася… Бенедикт – это святой отшельник, основатель первого монашеского ордена в Европе… Он…
Макс не слушал. Забытое воспоминание вдруг щелчком скакнуло в мозг, но облегчения не принесло. Он вспомнил, что мимоходом говорил Егор в тот чудовищный день:
«Спариваться в Седмицу нельзя. Я к своей и за две недели до Седмицы не притрагиваюсь. А она и не просит. Мало ли что…».
«Но я же был в презервативе! И он не был рваный!», - настойчиво билась в голове полная яростного отрицания мысль, - «Это имеет хоть какое-то значение? Конечно, имеет, ведь ясно, что у них самих гондонов тут, как и всего остального, нет!»
Но что, если… Что если он прямо на гондоне занес ей туда что-то? Может, сам воздух отравлен здесь в Седмицы?
Нет, это нелепо. Что тогда помешает неведомой заразе пробраться в легкие, в желудок через рот? Или в жопу при справлении нужды? Это какая-то зараза, не ребенок… Или все-таки…? Сердце захлестнула волна жути и отвращения, когда в голову против воли полезли омерзительные фантазии. Корчащаяся в родовых муках Анка и уродливое, раздутое, зловонное Нечто, выбирающееся с булькающим жабьим воркотанием меж широко разведенных бедер.
- Бенедикт – отличное имя, - торопливо перебил он ее, - Слушай… Мне надо что-нибудь перекусить и идти в холмы. Старухи говорят, что грядут морозы, и хотелось бы закончить до них.
- Там еще осталась похлебка, - холодно отозвалась Анка после паузы. Ей хотелось выбирать имя, а он…
Макс наскоро похлебал баланды, но с похмелья это было даже приятно. Отлил немного бульона в походный термос и чмокнул девушку в макушку. Шелковистые и струящиеся прежде волосы были сухими, ломкими. Но скорее не от болезни, а потому что она долгое время (пока ее еще заботил ее внешний вид и запах) трижды в день мыла их с толченой золой. Вместо мыла. И все равно не могла вытравить из них жирный, рыбный дух.
Выйдя на крыльцо, он некоторое время тупо смотрел перед собой. Что теперь? Куда податься? К Акулине?
Его передернуло от гадливости, и он, поспешно двинулся, куда глаза глядят. Глаза, как оказалось, глядели в сторону Фросиной избы.
Глава 10
- Чего тебе? – спросила та, увидев его на пороге. Приветствия в этой деревне так и не прижились.
Он скользнул мигающим взглядом по ее монументальной фигуре и без объяснений, прошел в дом. С тех пор, как Леонид торжественно повесился на могиле Ксении, прошло чуть больше месяца. Макс не слишком переживал по этому поводу, так как никогда на него не рассчитывал. С тех пор, как умерла Ксения, он поселился у Фроси и почти не выходил из дома. Лишь изредка, проходя мимо ее избы, Макс видел его, стыло сидящим у окна. Худой, с запавшими глазами, седой и, кажется, совершенно спятивший. Такие метаморфозы Максу были вполне понятны, но никакой симпатии к бывшему попутчику не будили. Конечно, ублажать Ефросинью – верный путь в психушку, но вряд ли она тащила его в койку силой. Мужик всегда может отказаться…
Он мысленно запнулся и почувствовал легкий стыд. А его-то самого кто силой тащил?...
- Чего тебе, спрашиваю, - Фрося подбоченилась.
- Аня говорит, что беременна. Ты не могла бы… осмотреть ее?
- А чегой на нее смотреть. Коли брюхатая, так родит. А коли нет, так порожней и продолжит топтаться.
- Дело в том, что…, - Макс замялся, - Мы последний раз этим аккурат на вашу Седмицу занимались…
- Эва чё…, - Фрося то ли в удивлении, то ли в негодовании подняла бесцветные брови, - Понятно, почему она нос из избы не кажет. Спортил ты свою Нюрку. А девка хорошая была, крепкая…
- Так это беременность или…? Мы… Я, словом… надевал такой чехольчик…