то время, что я здесь, многие приходили, и некоторые уходили. Но я так и не понял, как. Не нашел ни единой закономерности. Разве что уйти легче тем, кто только что пришел, - он поглядел на Макса, скривился, подбирая слова, - Представь песчаный пляж во время прилива. Волна выносит на берег мириады песчинок и, не прекращая движения, тут же большинство их забирает обратно в океан. Если уцепишься за эту волну, то есть шанс быть смытым, но если помедлишь или вынесет прибоем дальше других, то так и останешься на веки вечные на берегу.
Деревня эта для остального мира существует лишь в последнюю неделю июля. Во все остальное время вы просто пройдете, проедете или пролетите мимо и ничего не увидите, кроме безлюдного распадка. Но если уж вас занесло сюда, то все, суши весла. Везунчики, что проскакивают, даже не понимают, как им повезло, а потому и в набат не бьют. Подумаешь, побывали в гнилой деревушке у черта на куличках. Даже вспомнить нечего…
У Макса что-то забрезжило, защекоталось внутри, он даже подпрыгнул:
- Дед! Ты говоришь, с отливом уйти можно. Мы, когда только приехали, видели, что речка текла вверх по склону! Быть может, если скараулить ее и по воде…
Степан покачал головой.
- Самый умный, думаешь? Пробовал. Каждый год, пока в силе был. Все то же самое – плывешь по течению, а наверху тебя все равно выбрасывает на противоположный склон – на камни.
Он посмотрел на поникшего Макса, похлопал его по плечу.
- Не отчаивайся. Ты молодой, умный. Впереди долгая жизнь! Быть может, тебе удастся разгадать эту загадку.
- Не на это я мечтал потратить свою жизнь, дед…
- Боюсь, твои мечты здесь не играют никакой роли… Я ведь тоже не так, не здесь, собирался прожить свою жизнь, но пришлось. Я много наблюдал и анализировал. Думаю, что бы тут ни произошло, оно произошло сравнительно недавно. В 1985-ом, когда я тут застрял, уже никого не осталось, кто помнил бы Событие, как не осталось никого, кто помнил бы или слышал о тех, кто застал Его. Но все равно, я думаю, что с тех пор прошло не больше ста пятидесяти лет. Иначе язык и архитектура были бы более архаичными.
Думаю, изначально деревня была большая и занимала весь распадок. По сей день у подножия холмов можно отыскать остатки старых жилищ. То, что скот по-прежнему есть, говорит о том, что когда-то здесь было огромное стадо. Да, он вырождается. Как бы животных ни берегли, все равно без свежей крови они чахнут, и все чаще приходится умертвлять приплод, ибо он непригоден даже в пищу. А вот мелкая живность – кошки, собаки давно пропали. Многие из коренных жителей даже не знают, что это за зверюшки. Думаю, это потому, что их изначально было немного. Редко кто держал больше, чем одного пса и пару кошек. Время суровое было – самим бы прокормиться, да скот прокормить. Лошадь вот последняя осталась. Старая уже, больная. Боюсь, через несколько лет и она лишь в воспоминаниях останется, а вскоре, за неимением письменности, и воспоминания умрут…
- Птиц тоже нет…, - задумчиво поглядел Макс на темнеющие лесами склоны. И так ему вдруг захотелось услышать карканье вороны или писк совят… Он уцепился за последние Степановы слова, - Но ведь… И ты, и батюшка умеете писать! Наверняка есть еще такие же приливные, которые могли бы объединиться, научить местных, убедить, что мир не ограничивается этим распадком, всем вместе отыскать выход!
Старик, отмахнувшись, вздохнул.
- Из старых приливных только мы с Батюшкой и шевелимся еще. Остальные умерли. Кто сам решился, а кто от болезней. Здесь ведь если грипп с осложнением подхватил – считай, что все, откукарекался. А самого Батюшку бесполезно тормошить. Помнишь? Здесь он не бегляк-уголовник, а самый уважаемый человек, грамоту знает, покойников в мокрое готовит, чтобы, значит, подвижность более-менее сохраняли. Большинство ведь после возвращения говорить уже не может и остается надежда только на руки… Что напишут о том, что повидали… А местные…, - дед тоскливо усмехнулся, - Люди тоже почти выродились, Максимка. Сейчас в деревне проживает тридцать мужчин и около полсотни женщин (включая старух и малолеток). Все они волей-неволей уже породнились. Стараются, конечно, избегать прямых кровосмешений, но куда там, если кровь так и так уже одна на всех. И влияет это не только на внешний там вид или здоровье, но и на мозги. Все поголовно вялые, апатичные, не видящие дальше своего двора. Плевать им на все, сыночек.
Макс нехотя кивнул, припомнив удивительные по примитивности вопросы, которые задавали местные потусторонним силам.
- Нет смысла их просвещать или спасать, - старик затушил окурок, - Они, считай, уже мертвы. Все, чего жду – это какой-нибудь страшной болезни, вроде бубонной чумы, которая положит конец этой деревне, упокоит ее, наконец. Но, словно по чьей-то злобной воле, ежегодно сюда приносит свежую кровь. Смысла от нее никакого, изменить что-то она не в силах. Только продлевает страдания этого народа.
- Поэтому ты так злобно косился на нас, когда мы приехали? – хмыкнул Макс.
- Это не на вас была злоба, а на те силы, что привели вас в самое ненужное время в самое неподходящее для этого место. Мне искренне жаль, Максим, что у вас не получилось выбраться, но, как говорится, пока есть человек – есть и надежда… Ты, главное, не отчаивайся, а как станет совсем тошно, вспомни про свой ремень и что деревьев тут по-прежнему прорва. Ты ведь прав. Не стоит это место того, чтобы тратить на него свою жизнь.
Старик поднялся, кое-как распрямил затекшую спину и, тихонько скрипнув отсыревшей дверью, ушел в дом.
Макс посидел еще некоторое время, размышляя над последними словами Степана. Удивительно, но они его не напугали, а успокоили. По крайней мере, один надежный выход у них есть… Он сам удивился, насколько спокойно думал об этом. Видать, издерганная нервная система сказала: «Ша, братцы! Перегрев!» и дернула вниз рычаги рубильников.
Он достал очередную сигарету, мысленно напомнив себе, что надо экономить, закурил и обозрел раскинувшееся над ним чистое, звездное небо. Ни единой морщинки не было над холмами. Ничто не указывало на то, что там, по периметру есть какая-то граница, наподобие Кинговского «Купола». К каким инопланетянам взывать? Вспомнились Братья Стругацкие с их «Пикником на обочине». Надо спросить Степана, читал ли.