— Прочитай, — Мэгс усаживается рядом со мной с миской хлопьев. — Неплохая статья.
Она не упоминает машину, припаркованную у нашего дома этой ночью, так что либо я проспала и не увидела её, либо мне приснился свет от её фар на стене.
Я молча пожимаю плечами.
Мама вытирает столешницу и садится рядом со мной.
— Ты вчера рано вернулась.
Я поднимаю взгляд на маму. Ей было всё равно, во сколько я ухожу или прихожу, если только я не появляюсь пьяной в стельку. Я замечаю, что мама и Мэгс что-то скрывают. Впервые в жизни я понимаю, что они разговаривали обо мне.
Мама кашляет и срывает защитную плёнку с нетронутой пачки сигарет, не отрывая от неё взгляда.
— Всё хорошо?
Я закусываю губу.
— Ага, всё хорошо.
Проснувшись, я почти решилась не идти на работу. Да и сезон почти закончился. К воскресенью поля точно нужно будет расчистить, так что Боб отпустит нас раньше — работников ему хватает. Всего лишь не получу зарплату за пару дней. И не попадусь на глаза Джесси и Шэю — отстранюсь от всей истории с ними.
Но я осознаю, что буду выглядеть последней трусихой. Шэй всех обманывает и зарабатывает за это больше денег, пока мы из последних сил корячимся на жаре. Если Джесси не хватает смелости что-либо предпринять, то, видимо, это предстоит сделать мне. Так что я надеваю обрезанные джинсовые шорты, майку и ковбойскую шляпу, распыляю солнцезащитный крем на тело и готовлюсь пережить этот день.
Нелл заходит со стуком, и, выходя из дома, мы захватываем мешки с собранными для мигрантов вещами. Удивительно, что в воздухе чувствуется лёгкая свежеть. К обеду будет двадцать четыре градуса, но сейчас по моим ногам бегут мурашки.
Я захватила первую страницу American с собой. Стоит посмотреть на то, как Либби отреагирует на свою испорченную утреннюю рутину — кофе, тосты и газета. Мы с Нелл прочитали статью в машине — она заглядывала через моё плечо. Сначала корреспондент даёт общую информацию об исчезновении Рианона, потом описывает «спокойную решимость и непоколебимость» Чарли Энн: «Правду кто-то знает. Прошёл год. Возможно, эта история побудит их набраться смелости и вернуть Рианону домой».
Неудивительно, что отец Рианоны упоминается лишь однажды, так как после развода Джима и Чарли Энн (Рианоне было девять лет), между ними были странные отношения — то сходились, то расходились. Однажды он вернулся к ним на целый год, но как-то раз, вернувшись из школы домой, Рианона не застала там отца, а её мать яростно отмывала кухонные полы, уверяя дочь, что отец с ними жить не будет и нечего задавать про него вопросы. Тогда Рианона позвонила мне, с трудом выговаривая слова сквозь непрекращающийся поток слёз.
— Ого, смотри, — указывает Нелл. Я поднимаю глаза на новый плакат, прикреплённый к телефонному столбу перед закусочной Годро. В его центре помещена цветная фотография Рианоны из десятого класса в размере 13х18. «Без вести пропавшая — 5000 долларов за информацию».
Улыбающееся лицо Рианоны мелькает до Мэйн-стрит: на каждом здании, досках объявлений и телефонных столбах. Мы проезжаем мимо парня, развешивающего плакаты, в припаркованной машине его ждёт женщина. Кажется, у неё каштановые волосы.
Нас зовут к штабу до начала смены, мы садимся на траву небольшими группами, понимая, что затевается что-то значительное. На этот раз миссис Вордвел остаётся в своём кресле и смотрит на мужа усталыми глазами. Боб упирает кулаки в бока, шевеля губами и вставными протезами так, как будто у слов плохой привкус:
— Мне есть что сказать, и больше эту тему поднимать не буду. Никогда бы не подумал, что вы, а большинство из вас я знаю давно, не придёте на помощь нуждающимся. Так не должно быть в маленьком городке.
Я замечаю на себе взгляд Джесси. Сидя рядом с Мейсоном, он положил руки на согнутые колени и косо смотрит на меня сквозь упавшие волосы — этим летом они порыжели и стали лохматыми. Без усмешки он сам на себя не похож. Я вижу, как сильно Джесси хочет мне что-то сказать. Его терзания причиняют мне боль, хоть я и сержусь на него. Отворачиваюсь. Я не заставляла его врать, выставлять меня дурой или не замечать того, что действительно происходит между мной и Шэем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я не стану называть имена — вы себя знаете. Но пока мы тушили пожар, я видел тех, кто уехал... — Боб вскидывает подбородок. — Что же, в следующем году вы здесь работать не будете. А если бы загорелся лес или дети были в бараке? — Он делает шаг назад, качая головой. — Даже не приходите ко мне. — Он хлопает в ладоши. — За работу.
Чувствуется потрясение людей: они переглядываются, перешёптываются, а мигранты шокированы больше всех. Мы встаём и расходимся по рядам, а местные, уехавшие вчера, сидят с холодным выражением на лицах. Некоторые из них уходят, не сказав ни слова Вордвелам или кому-то ещё. Шэй отряхивает джинсы, а я смотрю на него до тех пор, пока не встречаюсь с ним взглядом. Он ухмыляется. Однако на этот раз, должно быть, почувствовал какие-то изменения, потому что не бросает мне ни одного едкого комментария, пока мы с Мэгс и Нелл пересекаем пустошь.
Но Шэй идёт следом и останавливается через два ряда от меня.
Я собираю ягоды изо всех сил, потому что хочу заработать. Я собираю ягоды изо всех сил, потому что именно так мне нравится работать. Больше я не собираюсь надрываться в фальшивом соревновании с Шэем только чтобы выиграть.
Его присутствие обжигает и давит на меня как давний груз. Поверить не могу, что потратила время и энергию на Шэя этим августом, подкармливая его жалкую недолюбовь-недоненависть, пока всё это время пыталась доказать, насколько была несгибаемой. Наполнив ящик, закрываю его и встречаюсь глазами с Шэем, сохраняя спокойствие.
Он сдвигает шляпу и вытирает лоб.
— Выглядишь измотанной, принцесса. Бурная ночка?
— Хочешь подробностей?
— Не-а. Мне чужого не нужно.
— По-моему, ты довольствуешься всем, что можешь заполучить. — Я бросаю пустую коробку в свою стопку. — А ещё часто подачки берёшь.
— Имеешь в виду ту, что получил от тебя на карьере? Со мной всё отлично. Беспокоишься?
— Нет. Это тебе стоит побеспокоиться.
Пусть подумает над моими словами. Снова взглянув на Шэя, я замечаю, что его самонадеянность сменилась настороженностью. Он возвращается к сбору ягод, но теперь работает не так быстро, оценивая меня.
Во время обеденного перерыва я выжидаю, когда миссис Вордвел уйдет к семье Порта-Джонов, чтобы достать мешки с вещами из машины Мэгс. Я оставляю их на пороге фургона (Вордвелы поймут, кому они предназначаются), не желая выглядеть подлизами перед местными, которым запретили показываться на глаза следующим летом.
Я спускаюсь по ступенькам фургона. Все работники обедают сидя на траве. Я замечаю голубую бандану Нелл и золотистые блестящие волосы Мэгс. Вдруг кто-то сжимает мою руку, заставляя меня испуганно открыть рот, и тянет в тень, падающую от фургона.
Шэй прижимает меня к холодному металлу, его лицо всего в паре сантиметров от моего.
— С кем ты говорила?
Я отталкиваю его руку.
— Отпусти меня, придурок.
— Сначала скажи, на что ты намекала.
— А ты как думаешь? — Наши носы почти соприкасаются. — Я знаю, что ты всех обманываешь. Мы все работаем из последних сил, а тебе платят вдвойне... — Я пытаюсь оттолкнуть его, но отскакиваю к фургону, тяжело дыша. — Пусть Дьюк заканчивает с этим делом, иначе я обо всём расскажу.
— Думаешь, у нас дела на стороне? Хочешь обвинить нас?
— Так и быть. Я расскажу всем. Надеюсь, тебе понравится мыть посуду в закусочной «Харбор Вью» следующим летом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он бьёт меня так сильно, что от удара по алюминиевому покрытию идут волны. Я чертыхаюсь, но заливаюсь смехом, когда Шэй сжимает мои запястья. Во мне достаточно сил, чтобы побороться с ним.
— Ты никому не расскажешь. — Я чувствую на своей коже его тяжёлое дыхание. — Любишь меня подставлять, да? Всё лето за мной бегала, ещё и говорила про меня всякую хрень.