— Ничего особенного, — сказал Виктор. — Все как всегда.
— А как бывает всегда? — спросил Костя.
— Собрали всех в актовом зале. Сообщили о твоем поступке, назвали его необдуманным и истеричным, что ты пошел на поводу у крикунов. Твоя непроверенная информация кроме паники и необоснованных подозрений ни к чему не приведет. И так далее и тому подобное. Игорь разлил по бокалам остатки вина и посмотрел на часы.
— Половина десятого, — сказал он.
— Похоже, Лена сегодня не придет, — медленно произнес Виктор.
— Что будем делать? — спросил Игорь, сделав глоток, и повернулся к Косте: — Пойдем баиньки или… Кстати, ты слышал когда-нибудь крикунов?
— Нет, — ответил Костя.
Он давно хотел побывать на их собрании, но у него это пока что не получалось. Вопрос был невинным и ни к чему не обязывающим, но Зубков понял, что сегодня этой мечте суждено сбыться.
— Есть одно местечко, там соберется теплая компания.
— Я пас, — сказал Виктор. — Завтра с утра в Тверь ехать, в командировку.
Выйдя из кафе, Виктор попрощался с друзьями и пошел домой. Игорь и Костя зашагали в противоположную сторону. За их спиной раздался звонок трамвая, предупреждавший о его приближении. Игорь обернулся. Трамвай, глухо постукивая колесами на стыках рельсов, проплыл мимо.
— Бежим, это наш.
До трамвайной остановки было не более тридцати метров. Костя и Игорь без труда его догнали. Вагон был практически пустой. Они прошли в середину вагона и сели на диванчик. Игорь поднялся и, вставив карточку в гнездо приемника, расплатился за проезд. Кассовый аппарат пискнул и выплюнул два красных билета.
— Плохо, что красный, — сказал Игорь. — На каждой остановке будет останавливаться.
— Так куда мы едем? — спросил Костя.
— У крикунов сегодня диспут в Доме культуры швейной фабрики, — ответил Игорь. — Правда, они уже заканчивают, но это не важно. Они всегда говорят почти одно и то же. Я их уже сто раз слышал. А тебе и этого хватит, чтобы получить о них представление.
— А почему они не собираются в спецзалах? — спросил Костя.
— Не знаю. Наверное, хотят показать свою полную независимость от властей. Ведь эти залы государство ввело. Оно же финансирует их содержание, чтобы, так сказать, облегчить своим гражданам свободу мысли и выражения. А крикуны претендуют на полную независимость от властей.
— А почему все собираются по ночам?
— Потому что днем все работают. Да и помещения, в которых они собираются, днем, как правило, заняты. Ну не на улице же сидеть…
— А в выходные?
— В выходные все отдыхают. Да нет, днем тоже собираются потрепаться… в кафе, в парках… но это все небольшие компании. А чтобы вот так… На дискуссию, оратора послушать, вопросы позадавать… Наша остановка, выходим.
Трамвай остановился, двери открылись. Игорь вышел первым, за ним Костя. Дом культуры швейной фабрики находился рядом с остановкой. У дверей Дома культуры стоял патрульный «газик», а рядом с ним — милицейский наряд. Костя и Игорь прошли мимо них, открыли двери и вошли. У входа за столом сидела вахтерша, сухая бабушка с каштановым париком на голове. Увидев посетителей, она поднялась со стула и пошла навстречу.
— Так… к кому? — спросила вахтерша и преградила своим телом дорогу.
— На диспут, — ответил Игорь.
— Поздновато пришли, — сказала вахтерша, освобождая проход. — Они уже два часа говорят. Скоро закончат.
Игорь провел Костю на второй этаж, а оттуда на балкон. Зал Дома культуры был на две трети пуст. Первые четыре ряда были заполнены практически полностью и гораздо активнее принимали участие в диспуте. Остальные зрители, как показалось Косте, сидели в зале из любопытства. В одиннадцатом ряду, ближе к правому краю, целовалась молодая пара. Возле левого прохода сидели трое мужчин средних лет и под маринованные грибочки распивали водочку.
Оратор уже закончил говорить и уходил с трибуны. Собравшиеся неровно аплодировали ему. Посреди сцены стоял стол, покрытый зеленой материей, за которым сидели три человека — президиум. На балконе же вообще никого не было. Костя с Игорем прошли на первый ряд и сели, облокотившись о перила.
— Слово предоставляется Ивану Павловичу Штыреву, — объявил в микрофон председательствующий.
Первые четыре ряда заметно оживились и приветствовали Штырева с воодушевлением, остальной зал похлопал так же равнодушно, как и предыдущему оратору.
— Большой человек у крикунов, — сказал Игорь. — Правая рука Мукина. Штырев поднялся на трибуну, и зал умолк.
— Раньше я знал три беды, — начал Штырев, — которые могут уничтожить мир: коммунизм, национализм и феминизм. Теперь я знаю и четвертую. Имя ей Эра Водолея. — Первые четыре ряда взорвались аплодисментами и через пять секунд утихли. — Нас превратили в бесчувственные машины для поглощения пищи. Мы лжем друг другу. Мы лжем нашим детям. Мы лжем сами себе. Свобода. Равенство. Братство. Лебедев ловко манипулировал этими святыми для каждого человека понятиями. Через своих наемников он всю страну подчинил своей воле. И главную роль в этом сыграли средства массовой информации. Его средства. Первые четыре ряда снова взорвались аплодисментами.
— Купленные журналисты и продажные политики с восторгом несли знамена, на которых были начертаны эти слова, не задумываясь о морали, а просто фанатично повторяя их. При каждом упоминании о том, что они переходят все границы приличия, Лебедев и его клика кричали об угрозе свободе слова. Свобода, равенство, братство. Этим словам отвели роль термитов, подточивших мироустройство и государственность. Наши политики лгут своему народу, заботясь только о своей выгоде. Иными словами, они просто стремятся прийти к власти.
— Политика не имеет ничего общего с моралью, — крикнул кто-то из зала. — Если политик руководствуется моралью, он перестает быть политиком.
— Вы хотите сказать, что у них нет другого выхода? — спросил Штырев.
— Да.
— И я соглашусь с вами. Кто хочет править, должен использовать хитрость, лицемерие и ложь. Заоблачная идея свободы и справедливости дала Лебедеву возможность убедить электорат в том, что пресса и телевидение не что иное, как слуги народа.
— Так оно и есть, — крикнули с другого конца зала. — Только благодаря прессе, телевидению, радио и свободе слова мы можем узнать правду. Только потому, что газеты и телеканалы Лебедева, невзирая на угрозы, продолжали говорить правду и вести нас к идеалам цивилизованного общества, мы достигли тех вершин общественного строя и социальной справедливости, которые имеем.
— Вы считаете, что роль прессы — указывать якобы необходимые критерии жизни, передавать жалобы народа, высказывать от его имени неудовольствия?
— Да, — сказал тот же голос. — В средствах массовой информации выражается торжество свободы слова.
— Но кто сказал, что журналисты знают истину? — с чувством спросил Штырев. — Кто дал им право взять на себя роли пророков и судей? Со страниц газет мы слышим оценку событий, которую дают люди, понятия не имеющие об этой области человеческой деятельности, люди, руководствующиеся своими эмоциями, основанными на личных условиях существования в обществе. Журналист запросто сегодня может рассуждать на тему повышения урожая зерновых, завтра давать советы, как правильнее организовать процесс обучения детей в школе, а послезавтра с легкостью рассуждать о градоустройстве. При этом автор газетной статьи или телерепортажа умышленно опускает факты, опровергающие или ставящие под сомнение его доводы, и многократно, с разных сторон, повторяет факты, подтверждающие их. Так где же беспристрастность? А если нет беспристрастности — значит нет истины.
— Правосудие слепо, — сказал кто-то со второго ряда. — Его глаза завязаны, а в руках оно держит меч и весы.
— Так как же оно увидит результаты взвешивания? — спросил один из распивавших водочку у левого прохода. В зале послышался легкий смех.
— А ему не надо смотреть, — ответил его товарищ. — Правосудию скажут, кто виноват, и подведут к нужной голове.
Первые четыре ряда молча повернулись и посмотрели на подвыпивших работяг, все остальные, сидевшие в зале, снова захихикали, и кто-то даже пару раз хлопнул в ладоши.
— Именно, — сориентировался Штырев. — Нашим газетам говорят, кто виноват, и они реагируют по утвержденной Верховным Советом схеме. И не нужно ссылаться на призрачные теории.
В нашей повседневной жизни достаточно фактов. На этой неделе в Научно-исследовательском институте экспериментальных химических технологий произошла авария. Городу угрожала опасность химического заражения. Чья-то безалаберность заставила людей стать героями, и как всегда посмертно. Зал притих. Костя и Игорь переглянулись.