— А полковника какого-то пропустили, — подошел к нам поручик Науменко. Полведра, чтоб ему лопнуть, вызудил.
— На то и полковник!..
— Два просвета — два брюха.
— Полковники да лошади — эти в цене, значит!.. Поручик Науменко сел рядом со мной.
— Спать хочется!.. — Он тер кулаками брови и зевал, наклонив голову к поднятым коленям. Луна опять уползала за тучи.
— Ста-но-вись!
Когда мы подошли к Перекопскому валу, светать еще только начинало. Вдали, за валом, раздавалась частая ружейная и пулеметная стрельба. Временами гудела и артиллерия.
— Марковцы и корниловцы пошли в лоб, — подымаясь с нами на вал, разъяснял поручик Кумачев. — С Чонгарского полуострова двинул генерал Писарев со своими кубанцами. А тут еще и Слащев под Мелитополем высадился… Баня!
С вышины вала были видны далекие степи.
— Здесь, господа, и местность прямо для боя создана! — продолжал, разворачивая карту, поручик. — Если армия выйдет на Никополь — Большой Токмак — Бердянск, у нас снова опорная линия имеется. Видите? Второй Перекоп. Правый фланг упрется в Азовское, левый — в Днепр. А ну — сунься!..
Бой на севере все больше разгорался. В ров перед нами опускались солдаты, — очевидно, к колодцам. Со рва подымался холод. На дне ползли туманы. За рвом, далеко в степи, бежала собака. Она ныряла под траву и вновь выскакивала, далеко вперед выбрасывая передние лапы.
— Ах ты, быстрая! — засмеялся ротный и, подняв винтовку, приложился и выстрелил.
Собака подпрыгнула высоко в воздух и в воздухе же перевернулась.
Я и подпоручик Морозов лежали на выжженной траве вала. Вдруг подпоручик Морозов поднял голову. — Что у тебя, Зотов?
— Да вот, не разберу!.. Малограмотен, а говорят, — про вас, господа офицеры.
— А ну, дай-ка!
Вдали, по южную сторону вала, гудел автомобиль. «Не Врангель ли?» подумал я, оборачиваясь.
Автомобиль приближался. Под грузной стеной вала он казался совсем маленьким.
— Да смотри же!..
Подпоручик Морозов дернул меня за рукав.
— Смотри, Брусиловым подписано!
— Где?
Лист бумаги в руках Морозова долго бился под ветром.
— Где?..
— Да подожди ты!
Наконец удалось схватить его за края.
— «В дни, когда польская армия…» — стал читать подпоручик Морозов.
— Эй, подождите!..
— «…обращаюсь я к вам, русские офицеры, вместе со мною воевавшие и на полях Галиции и…»
— Эй, оглохли? — уже возле нас кричал штабс-капитан Карнаоппулло. — Я приказываю!.. — И, вырвав из наших рук воззвание, он вдруг круто обернулся и взял под козырек.
— Смирно!..
Автомобиль мчался уже по дороге под насыпью. В автомобиле сидел генерал Кутепов. Одна рука Кутепова лежала на черной квадратной бороде, другую он держал возле козырька корниловской фуражки.
— Вольно!
— Вольно! — И, зажав в руке смятое воззвание, штабс-капитан Карнаоппулло пошел вниз по дороге. Длинный шнур нагана спускался до самых его колен.
— Городовой! — сказал подпоручик Морозов, отворачиваясь.
Поднятая автомобилем пыль медленно подымалась на вал. Подпоручик Морозов заслонился ладонью.
— Скажи, Зотов, а где ты эту бумагу нашел, а?..
— Да не я находил… В восьмой мне солдат какой-то дал.
Говорит, у себя в вещевом мешке нашел, и мно-о-го!..
Солнце уже взошло… Во рву раздевали первых пленных. Около полудня мы перешли ров, обошли Перекоп и двинулись на северо-восток.
Навстречу нам уже несли раненых. Стрельба вдали становилась чаще и отчетливей.
— Если б туда… на аэроплан, да посмотреть бы!.. — сказал поручик Науменко, подымая голову.
— Подожди минутку, — увидишь! Но ждать пришлось часа три.
Три часа 1-й и 2-й батальоны нашего полка лежали в степи.
Было жарко.
— Странно… И справа и слева море, а ветра нет.
— Тень бы какую!.. — И, звякнув густо набитыми подсумками, подпоручик Басов медленно повернулся на живот и уткнулся лицом в траву. Фуражка сползла на его лоб, на седой затылок легла трава.
— Поручик, а сколько вам лет?
— А сколько у вас языков, поручик Науменко? Неужели помолчать не можете?
…Аэропланы над нами летели к северу.
— Сюда! Веди сюда!
Какой-то солдат отводил в тыл двух ободранных пленных.
— Эй! Да живо!
Пленных подвели к тачанке генерала Туркула. Наклонив головы и плечи и опустив руки, они стояли неподвижно, и казались низко подвешенными над землей.
— Коммунисты? — спросил генерал Туркул, свесив над колесом тачанки одну ногу.
Не подымая головы, пленные что-то ответили. Туркул зевнул.
— Веди! — Потом развернул на коленях карту и зевнул снова.
— …Сюда! Сюда! — минут через пять вновь закричал он. И опять подвели пленного, уже босого, в рваной ватной кацавейке и без фуражки.
— Коммунист?
— Черт ма, коммунист!.. Мобилизованный.
Около тачанки собрались солдаты. Туркул вновь что-то спросил. Что — я не разобрал. Солдаты вкруг тачанки гудели.
— Меня это? — переспросил пленный.
— Ну, а конечно! Не меня же!..
— Могилиным меня звать.
И вдруг, встряхнув кудрями, пленный чему-то улыбнулся. И точно в ответ на улыбку пленного, Туркул засмеялся тоже.
— Могилин?.. В могилу Могилина! — закричал он, уже захлебываясь хохотом. — Эй, вы там!..
Пленного повели за тачанку…
Подняли нас через полчаса.
— …Марковцы, говорят, отходят.
— Черт дери!.. Словно как кашу варят…
— Слышите?.. Слышите?..
Мы уже шли через степь. Но вот штабс-капитан Карнаоппулло нагнал роту. Он задыхался.
— Не волнуйтесь, поручик! Все будет исполнено. Патронную двуколку я подтяну ближе. А связь с цепями… Поручик Кумачев даже не обернулся.
Когда 2-й батальон входил в Первоконстантиновку, солнце уже спускалось за края крыш. Крестьян в деревне не было видно. Опять несли раненых. Перевязочный пункт находился возле ворот хаты, около которой остановилась наша рота.
— Сестра! Разрывными?.. Правда?..
— Сестра, вы были в цепи?.. Скажите, — курсанты, наверно?..
Сестра и фельдшер Дышло молча рвали бинты.
…Уже 7-я и 8-я роты пошли в бой. 5-я и наша лежали на улице. На улицу залетело несколько пуль… Взобравшись на забор, безрукий батальонный смотрел в бинокль.
— Слушайте, — сказал кому-то недалеко от меня лежащий поручик Науменко. — Не кажется ли вам…
И вдруг он уперся о ладони и быстро поднял голову. Батальонного на заборе уже не было.
— Сестра! Сестра!.. — кричал над канавой связной.
Батальонного положили на подводу. Но подвода не пошла в тыл. Раненный в грудь навылет батальонный остался руководить боем.
— Ше-ста-я!..
Мы вскочили.
Я видел, как подпоручик Морозов нахмурил вдруг запрыгавшие брови и как, отвернувшись в сторону, перекрестился подпоручик Басов…
За деревней подымались холмы…
Рассыпавшись в цепь, наша рота шла, не стреляя. Красных не было видно, — они лежали за холмами.
Мы вышли на линию наших соседних цепей, приблизительно на версту от Первоконстантиновки.
— Цепь, стой!
…Несло пылью цветущей травы.
…Я лежал около Зотова и, выдвинув вперед винтовку, наблюдал, как бронзовый ленивый жук взбирался на стебелек качающейся травы. Раскачиваясь, стебелек гнулся…
Справа от меня лежал Горохов. За ним — Телицын.
— Телицын, холодная?? Телицын отнял от рта флягу.
— Да откуда?..
…А жук уже взобрался на самую верхушку стебля и, выставив усы, о чем-то задумался, не зная, очевидно, что делать ему дальше…
— Телицын, да глоток только!..
— Отстань!.. Вишь, двинем сейчас…
— Це-е-епь…
Мы встали и пошли, вскинув под руку винтовки. А далекие фланги цепей уже завязали бой и наступали, низко пригнувшись к земле…
— А где капитан Карнаоппулло? — спросил я поручика Кумачева, размеренным шагом идущего вдоль цепи. Поручик улыбнулся.
— А где ему быть? Доставкой патронов ведает… Но клянусь богом…Вдруг он остановился.
На мгновение остановился и я. За холмами что-то загудело.
— Комиссар объезжает. Видно, дела у них не совсем… Но кончить поручик не успел. На холмы, сверкая синей броней, быстро вползла цепь броневиков.
— Ура! — крикнул поручик Кумачев и бросился вперед, размахивая в воздухе ручной гранатой.
Но пулеметный огонь снизу, сверху — шрапнель скорострельных пушек Гочкиса сразу же смяли нашу цепь, зигзагами ее выгнули и отбросили назад. Я тоже бросился назад, потом повернулся и выстрелил в ближайший броневик. Винтовка ударила меня в плечо и повалила. Когда я вновь вскочил, винтовки под ногами у меня не было — только ствол и вкруг него щепки. Я схватил ствол…
Броневик шел возле меня…
— Цепь, назад! — где-то впереди кричал поручик Кумачев. — Це-е-епь…