class="p1">
В отличие от меня?
Юэль копается в памяти. Лена Нурдин говорила о школе в Иттербю. Старшие классы… Юэль решает рискнуть, предположив, что как раз там они учились вместе. – Извините, – говорит он. – Я ведь нечасто появлялся в школе…
Лена Нурдин говорила о муже, так что она, вероятно, замужем.
– И тогда у вас ведь была другая фамилия?
– Да. Юнссон. Лена Юнссон.
Женщина произносит свое имя как обвинение. Но теперь Юэль хотя бы знает, кто она. Лена Юнссон.
Они вместе учились в средних и старших классах. Королева-подросток – она носила по-сельски романтичные платья, а под ними белую футболку – так гордилась своими «правильными чертами» лица и без конца болтала о менеджере по поиску моделей, который нашел ее на улице в Гётеборге. Обожала Кевина Костнера в «Танцующем с волками». Девчонки из ее компании всегда перемещались по школьным коридорам стайкой или сидели около класса и читали вслух модные журналы, причмокивая жвачкой и сравнивая «джинсовые задницы» друг друга. Он и Нина столько раз передразнивали их в этой самой комнате.
– Мне жаль, – говорит Юэль. – Я мало что помню о том времени.
– Да, конечно.
Лена холодно смотрит на него, и теперь Юэлю кажется невероятным, что он сразу ее не узнал.
Нина
Со вчерашней ночи кашель Анны усилился, но у нее хотя бы нет температуры.
– Как думаете, сможете сейчас заснуть? – спрашивает Нина.
Анна снова кашляет. Едва заметно кивает.
– Я ведь никогда не болею, – говорит она. – Должно быть, я замерзла на прогулке. В Париже было так ветрено.
– Пожалуй, так. Вот увидите, завтра снова пойдете на прогулку и будете бодрее некуда.
– Бог не выдаст, свинья не съест, – говорит Анна.
– Точно.
Нина накрывает старушку пледом поверх одеяла. Тянется к лампе у кровати, чтобы выключить ее.
– Нет, не надо, – просит Анна. – Он не подходит близко, когда светло.
Рука Нины повисает в воздухе.
– Кто? – спрашивает она.
– Новое привидение. Он пытается нас напугать.
Нина смотрит на морщинистое лицо на подушке. Анна почти всегда веселая. Но теперь по ее щеке течет слеза.
– Анна? Что с вами? Хотите поговорить об этом?
Анна осматривает комнату. Мотает головой:
– Не говорите никому, что я плачу.
– Обещаю.
– Такие женщины никому не нравятся, понимаете ли…
Нина озабоченно смотрит на Анну:
– Вы не расскажете, что произошло?
– Мне нельзя. Тогда он разозлится. Вы бы видели, как он разозлился в Париже, когда она писала то письмо. – Ладно, – соглашается Нина. – В таком случае оставим лампу.
– Тогда он, наверное, не решится прийти за мной, – шепчет Анна и закрывает глаза.
– А если решится, нажмите на кнопку тревоги, и я сразу же приду. Вы помните, что эта кнопка у вас на шее?
Анна похлопывает по кнопке, лежащей у нее на груди.
– Вот и хорошо, – говорит Нина. – Спокойной ночи, Анна.
В ответ она слышит оглушительный храп.
Нина выходит в коридор отделения Г. Вокруг тихо и спокойно. Когда она пришла на работу, Моника уже спала. Они не разговаривали с раннего утра.
Настоящее мучение…
Кукушонок…
Нина смотрит на дверь в квартиру Г6. Все еще нет таблички с именем. В отчете Сукди она прочитала о том, как Моника пыталась съесть бумагу.
Ей становится хуже. Ее слова – всего лишь часть болезни.
Нина подпрыгивает, когда слышит, как что-то разбивается в другом конце коридора. Раздаются шаги – кто-то ходит босиком.
Звуки доносятся из комнаты отдыха.
Нина бежит туда. У окна она видит Монику, окруженную слабым кислотно-желтым светом фонарей за парковкой «Сосен». Стекло в одной из дверок шкафа разбито. Бессмертники изорваны на куски и разбросаны по полу.
Как она сюда попала?
Моника оборачивается к Нине. Ее глаза кажутся огромными, и Нина понимает, как сильно старушка похудела всего за несколько дней. Ее рот то открывается, то закрывается.
– Как вы, Моника? – спрашивает Нина, и ее голос звучит увереннее, чем она могла надеяться. – Вам помочь?
Рот по-прежнему то открывается, то закрывается… открывается и закрывается… Челюстные суставы щелкают и хрустят.
– Хотите воды?
Моника мотает головой. Мышцы под кожей на шее напряжены.
– Домой, – говорит она, подходя ближе. – Мне надо домой.
– Сейчас ночь. Пойдемте, я помогу вам лечь в постель.
Худые пальцы Моники хватают Нину за плечи, из ее горла вырывается сдавленный звук.
– Помоги мне, – стонет она. – Помоги… мне… уйти отсюда.
Сухие губы продолжают двигаться, но голос Моники, кажется, сел. Раздается какой-то странный щелчок в глубине глотки.
– Вам трудно дышать? – спрашивает Нина.
– Нет. Мне просто надо уйти отсюда…
У Моники сейчас совершенно незнакомое выражение лица, ничего подобного Нина прежде не видела. Словно под кожей прячется еще одно лицо… Враждебное. Пальцы старухи еще сильнее сжимают плечи Нины.
– Моника, – терпеливо говорит Нина. – Моника, послушайте меня. Я дам вам кое-что, это поможет вам уснуть. Завтра вам станет лучше, обещаю.
Моника прижимается лбом к ее ключице. Тело сотрясается от судорожных всхлипов.
– Помоги мне.
– Я помогу. Пойдемте в вашу комнату и уложим вас, и…
– Ты не понимаешь! – кричит Моника и начинает безудержно плакать.
Нина гладит ее по спине. Чувствует каждое ребро под ночной рубашкой.
– У меня больше нет сил, – шепчет Моника.
Пальцы, впившиеся в руки Нины, кажется, теряют силу. Моника пошатывается, и Нина старается держать ее крепче.
– Все будет хорошо, – успокаивает она старушку.
Нина ведет Монику по коридору. Заводит в квартиру. Поддерживает тело Моники под руки, когда та тяжело садится на кровать. Ночная рубашка насквозь мокрая под мышками.
Монику трясет. Нина помогает ей лечь. Кажется, что Моника вот-вот начнет задыхаться.
Паническая атака. Должно быть, это паническая атака.
– Все образуется. Все будет хорошо, – приговаривает Нина и Монике, и в равной степени самой себе.
Она прикасается к влажному лбу Моники, меряет пульс. Сердце бьется часто, но не настолько, чтобы волноваться. Возможно, это результат панической атаки. Нина приносит оксасканд. Приподнимает голову Моники, чтобы помочь ей проглотить таблетку и запить ее водой из поильника.
Но Моника не хочет.
– Оставь меня, – говорит она и сжимает губы так, что напрягаются челюсти.
– Вам будет легче, если вы примете это лекарство, – объясняет Нина.
Кажется, Моника ее не слышит. Она широко раскрывает глаза, но взгляд обращен внутрь.
Будто она смотрит внутрь…
– Тебя не должно здесь быть, – шипит старуха.
– Моника, – говорит Нина, – посмотрите на меня… Примите лекарство.
Рука Моники в одно мгновение взлетает к лицу. Прежде чем Нина успевает понять, что случилось, на щеке у нее уже полыхают четыре ярко-красные царапины. На коже проступает