Вскоре увидели остров Хенрика – совсем небольшой, скалистый, с редкими клочками растительности. С моря была видна обитель отшельника – бревенчатый сруб с односкатной крышей, приютившийся в глубокой расщелине между двух утесов. День выдался пасмурный, темный. Над прибоем, над скалами носились с криками серебристые чайки. Сотни этих птиц сидели на утесах с подветренной стороны; многие из них не боялись опуститься на крышу сруба, на деревянный крест, стоявший чуть поодаль. Некоторые из них снимались с места и, черкнув белым крылом по темно-серому небу, стремительно падали в волны и поднимались уже с добычей в клюве.
Россияне, желая увидеть святого Хенрика, внимательно оглядывали остров. Но не видели отшельника. Тогда Месяц сказал Михаилу и Фоме сделать один пушечный выстрел. И сделали выстрел. При этом судно легло в дрейф. Звук выстрела достиг берега материка и эхом вернулся к острову. Тучи встревоженных чаек теперь кружили над скалами и кораблем. И старый Хенрик, обеспокоенный шумом, вышел из сруба на свет. Босой, лохматый, бледный, с длинной бородой, в обносках старинных риз – он, однако, был прям и полон достоинства; это был славный сын своего гордого времени, ушедшего безвозвратно. Не произнеся ни звука, Хенрик довольно продолжительное время разглядывал судно и людей, высыпавших на палубу; у Хенрика, как видно, было слабое зрение, ибо он, чтобы что-то рассмотреть, должен был нажимать пальцами себе на глазные яблоки.
Андрее помахал старику рукой и крикнул о своем с ним единодушии:
– Etiam si omnes, ego non[6].
Святой Хенрик отнял руки от глаз. Не правы были бонды и рыбаки: смысл сказанного дошел до разума отшельника. Лицо старика прояснилось, морщины на лбу как бы разгладились, линия губ стала мягче – теперь это было лицо, обращенное к другу. Старик уже не искал помощи у своих слабых глаз, он видел того сказавшего человека внутренним взором. И ответил ему по-норвежски:
– Надеюсь вопреки надежде. Да свершится!… Потом старец еще трижды прокричал «да свершится!» и благословил когг, перекрестив его.
Когда остров остался позади, Андрее сказал россиянам:
– Здесь, на побережье, все считают, что только в этом Хенрике и остался свободный дух старой Норвегии. В остальных же он подавлен. В церкви – датские священники, говорящие по-датски; в свете – датские чиновники, делающие по-датски; и правит всем датский король. Бедная разобщенная Норвегия!… Сидят норвежцы по хуторам, и каждый глядит в свою печку. Норвежцу дозволено говорить по-норвежски лишь когда он гонит на пастбище скот.
Как и предполагал Андрее, к концу третьих суток «Юстус» вошел в Тронхейм-фьорд. Это был один из самых глубоких и извитых норвежских фьордов, и, как все фьорды, он был красив. Город, расположившийся в глубине фьорда, именовался также Тронхеймом; в старину же сей город носил иное название – Нидарос – и являлся столицей Норвегии.
Появление известного шведского когга в водах Тронхейма вызвало бы изрядный переполох среди датского и немецкого купечества города, если б не предварившие приход судна слухи. Источник и способ распространения таких слухов всегда загадка. Так было и здесь: «Юстус» – быстроходное судно, и ни одно из судов по пути не обгоняло его, однако люди в Тронхейме уже дня два как говорили о нем. Говорили, будто все на этом проклятом корабле повернулось наоборот, наказал Господь за злодеяния, – руками команды повесил на рее Хольма, и, расстреляв разбойника «Уппсалу», обратил шведа против Швеции, и уж совсем невероятное совершил – богатого сделал справедливым…
Черно-белый когг был уже знаком населению фьорда. Немного времени назад, когда война между Данией и Швецией велась с вящим ожесточением и когда шведские войска стояли в Тронхейме, причаливал к местной пристани и «Опулентус». И когда шведские наемники устраивали в городе пьяные оргии и грабили бондов и купцов, люди Даниеля Хольма не оставались в стороне. Это были люди с крепкой хваткой, и они тут немало наследили. Норвежцы прокляли их.
Но теперь горожане Тронхейма увидели судно, на борту которого не было обозначено, что это «Опулентус». И команда на когге была как будто другая, не проклятая, и не стоял возле кормчего полукупец-нолуграбитель старый скряга Даниель Хольм. Любопытствующие горожане прохаживались возле пристани и, пока новое судно проходило таможенный досмотр, искали один у другого ответы на множество вопросов, касающихся «Опулентуса». А было среди любопытствующих и немало купцов – датских, немецких и голландских – людей далеко не праздных, людей дела. В тот день их мало интересовало, кто, когда и кем был проклят. Их занимало – откуда и что можно выкачать с пользой для дела. Понимающим оком купцы делали приблизительный обмер когга и сходились на том, что грузовместимость его можно определить в сто восемьдесят или даже в двести бочек… После того как корабль облюбовал себе кнехты, купцы подошли к нему и спросили: что продается?.. И удивились, услыша в ответ речь россиян: ничего не продается… Купцы переговорили между собой: редко россияне заходят так далеко, но уж когг у них есть – значит, зайдут еще дальше; а трюмы у судна не пусты – заметили, что глубока осадка корпуса. Потом купцы узнали одного молодого норвежца, который года два назад зимовал в Тронхейме, – Андреса Кнутсена из Вардё, дальнего родственника Большого Кнутсена. Увидев, что Андрее направился в город, купцы догнали его и спросили, чем загружен когг и куда направляется. Андрее ответил, что сам не знает этого толком, он сказал, что видел пару раз какие-то мешки, но что в них – россияне ему не сказали. Тогда купцы вызвались проводить Андреса. Они полагали, что парень простоват, ибо видеть мешки и не разузнать, что в них, по мнению купцов, – свойственно уму несильному, легкомысленному и бесхитростному. И из такого простака они надеялись выудить что-либо. И спросили его по дороге, кому теперь принадлежит корабль Даниеля Хольма. Им все обстоятельно рассказал Андрее:
– Известно мне, будто Даниель Хольм испытывает какие-то трудности: не то заболел, не то был ранен бриганцами. Оттого надумал он оставить свое опасное ремесло и удалиться в какой-нибудь тихий уголок на покой…
– На покой? – удивлялись купцы.
– Знаете, как говорят: стерлись зубы у старого коня… Хольм продал корабль некоему Игнасу Кемлянину из русского Поморья. Тот Кемлянин человек богатый, строгановский купец – дело свое ставит все шире и давно уже сам не ездит на торги, а рассылает во все стороны доверенных людей; так и здесь, на судне, есть брат его по прозвищу Копейка – он сейчас за судовладельца. Капитаном же на корабле российский боярин по имени Юхан…