Дальнейшее плавание проходило среди островов. Здесь, у изрезанных фьордами берегов Северной Норвегии, островов было множество – малых и больших, а также скал-шхер, – они исчислялись тысячами. Гористые, покрытые лесами или редким кустарником, заселенные людьми или пустынные, освященные скромными, выстроенными из дерева протестантскими церквями, с отарами овец и стадами коз на низменных пастбищах, а где-то – дикие и мрачные, царства каменного хаоса, царства непуганых птиц – все острова вместе с бесконечным лабиринтом проливов между ними являли собой необыкновенное зрелище, заставившее россиян восхититься. Андрее сказал, что даже в самые сильные и продолжительные штормы здесь, среди островов, вода тихая, поэтому все, кто водит суда, водят их этими проливами. И действительно, «Юстусу» повстречалось немало мелких норвежских судов. То были местные рыбаки, и они не искали встреч с черно-белым коггом, о котором в этих водах ходила дурная слава; норвежцы либо спешили укрыться за ближайшим мысом, либо сворачивали в первый попавшийся пролив. После Тромсё в одном узком проливе встретили пять судов покрупнее – двоих датчан и троих немецких купцов. Разминуться не могли, даже если б очень желали. А купцы желали этого, ибо на встреченном ими корабле, как ни старались, не могли разглядеть ни одного вымпела или флага, – судно же, не заявляющее о своей принадлежности, казалось им по меньшей мере подозрительным. Купцы дали коггу дорогу, а сами, выстроившись в тесный ряд – кильватерную колонну, – изготовили пушки к бою. На палубах у купцов царило волнение. Тогда Андрее заговорил с купцами по-норвежски и сказал, что когг под названием «Юстус» следует из Вар-дё в Тронхейм к Большому Кнутсену. На это ему ответили, что хорошо знают Большого Кнутсена; к тому же его видели недавно в Бергене, где ему удалось за хорошую цену сбыть одному ростокскому немцу тридцать бочек сельди. Еще сказали купцы, что идут они из Бергена в Тромсё с грузом пшеницы, а в Тромсё хотят взять рыбу… По тому, как купцы обо всем, не таясь, рассказали, было понятно, насколько они радовались увидеть в «Юстусе» дружеское отношение. И хотя среди них были господа-датчане, привыкшие заноситься перед норвежцами и считавшие норвежца черной костью, но и они при виде семи закрытых портов по левому борту и предполагая, что в портах таятся пушки, а не тыквы, не сочли за унижение общаться с норвежцем на его языке. Тойво Линнеус приятельски сказал Андресу: – Страх делает господ снисходительнее и сговорчивее. Я видел, как очень богатые и очень высокомерные датские купцы и сановники ползали на четвереньках по палубе «Опулентуса» и молили каперов о пощаде на всех известных им языках – в том числе и на норвежском…
Так, после мыса Нордкап «Юстус» благополучно миновал лен Вардёхус и лен Тромс. У островов Вестеролен встретили еще нескольких северных немцев, шотландца, три судна из Нидерландов и множество датчан. Восточнее Лофотенских островов догнали английский караван из пяти судов – не иначе, это был тот самый караван, в который входил и «Коралл Британии», ибо при виде «Юстуса» англичане занервничали и уже издали открыли беспорядочный пушечный огонь, – ясно, что им были хорошо знакомы и формы и окраска шведского когга. Ядра подняли высокие столбы воды далеко впереди судна россиян. Один из британских кораблей, должно быть, корабль прикрытия, отделился от каравана и, приблизившись к «Юстусу», сделал еще три выстрела. Ядра упали в кильватере когга, а заряд картечи изорвал в клочья край фока. «Юстус» ответил залпом четырех пушек с правого борта. Три выстрела были сделаны впустую, но четвертое ядро зацепило англичанину бушприт и переломило его надвое. Англичанин не стал продолжать бой и ушел за своими судами, которые, изменив курс, спешили укрыться в тесных проливах среди Лофотенских островов.
У штурмана Линнеуса была карта, рисованная от руки, с изображением северных стран и морей. Он показал ее россиянам, и те здесь же взялись отыскивать Россию: за Ригой, за Ревелем нашли Нарву, за Вильней – Смоленск. Больше ничего от огромной России не вместилось в карту, зато на ней была маленькая Дания. А поперек листа бумаги, сверху донизу спускался горный хребет, раскрашенный темно-коричневой краской. По левую сторону хребта располагалась Норвегия, обозначенная Nort, по правую – Швеция. На самом верху листа краешком втиснулась Лапландия. Посреди синих морей было нарисовано множество желтых островов.
Андрее, который тоже рассматривал карту, ткнул пальцем в Лофотены, а потом отыскал фьорд Тронхейм и сказал, что от одного до другого им дня три-четыре ходу. Как раз в это время «Юстус» пересекал границу между подчиненными ленами Сальтен и Хельгеланн. Андрее сказал, что скоро будет виден остров Святого Хенрика и обещал показать его. А пока шли до сего острова, норвежец пересказал россиянам одну давнюю историю… Хецрик, католический священник, не принявший лютеровской реформации, лет тридцать назад под началом архиепископа Олава Энгельбректссона, защищая католицизм от лютеранской ереси, принимал участие в восстании. Оружием Хенрика было слово – проповедь против короля-протестанта, призыв к борьбе против владычества над Норвегией датской короны. Однако сопротивление малонаселенной Норвегии, страны хуторов, не имело успеха. В 1536 году здесь были силой проведены лютеровские преобразования -католицизм свергнут, монастыри упразднены и разграблены, новое богослужение в «дешевой церкви» отныне велось на датском языке, а старое духовенство было изгнано из храмов. Норвегия, потеряв независимость, перестала зваться королевством и являлась теперь лишь частью Дании. Восстание было подавлено, Олав Энгельбректссон уехал из страны, а Хенрик, человек мужественный и непоколебимый в своей вере, оставил свет, оставил паству, которой запретили слушать его, и уединился на пустынном островке, и посвятил себя чистому служению Богу, и все время проводил в молитвах. Уже после двадцати лет добровольного заточения Хенрика его прозвали святым, а общение с ним стали почитать очищающим. Многие бонды и рыбаки приходили на остров к Хенрику и заговаривали с ним; и как будто очищались. Также некоторые купцы, проплывая мимо, иногда оставляли на скалах хлеб и соль – лакомство для Хенрика – и ожидали, не скажет ли он им хоть несколько добрых слов. Но все, кто видел старого Хенрика, говорили, что он, столько лет прожив отшельником, почти начисто забыл людскую речь и только помнил несколько молитв – речь, обращенную к Богу.
Вскоре увидели остров Хенрика – совсем небольшой, скалистый, с редкими клочками растительности. С моря была видна обитель отшельника – бревенчатый сруб с односкатной крышей, приютившийся в глубокой расщелине между двух утесов. День выдался пасмурный, темный. Над прибоем, над скалами носились с криками серебристые чайки. Сотни этих птиц сидели на утесах с подветренной стороны; многие из них не боялись опуститься на крышу сруба, на деревянный крест, стоявший чуть поодаль. Некоторые из них снимались с места и, черкнув белым крылом по темно-серому небу, стремительно падали в волны и поднимались уже с добычей в клюве.