отеля свернулся калачиком тот самый глухонемой, он спит, похрапывая, скорее всего, пьяный. У него расстегнута ширинка, оттуда торчит серое тряпье; на щеке свежая царапина, седая щетина отросла уже на сантиметр. Так Ренни не может затащить коробку на лестницу, поэтому она отодвигает его ноги. Когда она их отпускает – ступни босые, огрубевшие, покрытые грязью, – он открывает глаза и улыбается ей невинной улыбкой, которая походила бы на ангельскую – если бы не отсутствие зубов. Она боится, что он снова захочет пожать ей руку, но, к счастью, он этого не делает. Возможно, он считает, что ей и так уже счастье привалило.
Ренни мучается на лестнице, она обнимает коробку с боков и волочит наверх, ступенька за ступенькой. Слишком жарко для такого напряжения; какая она дура, что ввязалась в это дело, что дала слово.
Когда она подходит к стойке администрации, англичанка сообщает ей, что завтрак уже закончился.
– А что можно поесть? – спрашивает Ренни.
– Чай с печеньем, – отвечает та.
– А хотя бы тост можно? – спрашивает Ренни, стараясь не завыть.
Англичанка бросила на нее презрительный взгляд.
– Вы можете найти все что угодно. Там, – намекая своим тоном, что все, съеденное там, может обернуться холерой и чем похуже.
Ренни заказывает чай с печеньем и толчками двигает коробку через холл к своей комнате. Она уже не чувствует собственного тела, оно словно партнер по танцам, который вдруг упал в глубокий обморок. Коробку некуда поставить, в комод она не поместится, а чулана здесь нет. Ренни запихивает ее под кровать и не успевает подняться с колен, как входит официантка, неся чай с печеньем на пластиковом подносе с изображением Виндзорского замка.
Ренни убирает с прикроватного столика Библию и будильник, освобождая место для подноса. Постель до сих пор не убрана. Когда официантка уходит, Ренни завязывает москитную сетку в свободный узел и усаживается на смятое одеяло.
Чай из пакетика «Тэтли», воду явно не докипятили. Печенье до возмущения английское – тонкое, бледное, овальное, с фигурными краями, напоминающими викторианские потолки, и с красным, похожим на клей, джемом в центре. Напоминает большие пластыри от мозолей. Ренни откусывает. Без сомнения, печенье несвежее, на вкус как ссохшаяся кожа, пахнет подвалом, отсыревшей шерстью. Ренни хочется домой.
* * *
Ренни сидит у окна, уставясь в свой блокнот, в который умудрилась записать всего пять слов: «Там, где всегда светит солнце». Но смысл? Ведь редакторы всегда меняют ее заголовки.
Стук в дверь. Там мужчина, говорит официантка, он ждет ее внизу у стойки. Ренни думает, что это Пол; она быстро смотрит в маленькое зеркальце. Придется с ним объясниться.
Но оказывается, это доктор Пескарь. Он в рубашке-хаки и безупречно белых шортах, в этом наряде он выглядит еще элегантнее, чем в самолете.
– Ну, как вам у нас нравится? – спрашивает он со своей кривой усмешкой. – Знакомитесь с местными традициями?
– Да, – ответила Ренни, не понимая, что ему нужно.
– Я приехал, чтобы показать вам Ботанические сады. Как договаривались.
Ренни не помнит, чтобы они о чем-то подобном договаривались, но, возможно, здесь это происходит как-то проще. Не помнит она и что говорила ему, где остановится. Англичанка пристально смотрит на нее из-за стойки.
– Конечно! С большим удовольствием, – говорит Ренни.
Она берет с собой фотоаппарат, на всякий случай, и доктор провожает ее к машине. Это темно-розовый «Фиат» с заметной вмятиной на левом крыле. Когда Ренни уже пристегнулась, доктор Пескарь поворачивается к ней с улыбкой, за которой прячется коварство.
– Вообще-то здесь есть более интересные места, – сказал он. – Сначала съездим туда.
Они едут на пугающей скорости по центральной улице, уносясь прочь от квартала банков. Дорога становится все менее заасфальтированной и все больше немощеной; вот они на рынке. Растяжки с лозунгами все еще висят, но сцена из клетей уже разобрана.
Здесь доктор Пескарь почти не снизил скорость, во всяком случае недостаточно, по мнению Ренни. Люди глазеют на них, некоторые улыбаются. Доктор опускает стекло и машет рукой. Люди восторженно кричат, он кричит в ответ, кажется, все знают его в лицо.
К лобовому стеклу прижимаются ладони.
– Мы за вас! Да здравствует рыба!
Ренни начинает беспокоиться. Толпа вокруг машины уже слишком велика, она блокирует путь, и не все люди улыбаются.
– Вы скрыли, что все еще в политике, – сказала Ренни.
– Здесь все в политике, – сказал доктор. – И постоянно. Не то что славные канадцы.
Они едут вверх по холму, удаляясь от города. Ренни ухватилась за сиденье, у нее вспотели ладони, – машина накренилась, они едут буквально по краю обрыва. Она смотрит на океан, он прямо под ними, ужасно далеко внизу. Они поворачивают и под углом 45 градусов влетают под свод каменных ворот.
– Это форт Индастри, – говорит доктор Пескарь. – Очень исторический, англичане построили. Вам точно захочется поснимать.
Перед ними ничем не примечательное поле, местами это просто высохшая грязь, изрезанная колеями, с редкой травой, и ряды палаток – даже не палаток, а тентов, натянутых между шестами. Доктор паркует машину у одного из тентов и выходит, так что Ренни тоже приходится выйти.
Даже снаружи стоит тяжелый запах человеческих тел, испражнений, лайма и гниющей еды. Под навесами лежат матрацы, большинство без простыней. Одежда сложена стопками на лежанках или сохнет на веревках, натянутых от шеста к шесту. Между тентами стоят жаровни; земля вокруг них усеяна всякой утварью, кастрюлями, жестяными тарелками, сковородами. В основном здесь обитают женщины и дети. Детвора играет в грязи между тентами, а женщины сидят в тени в своих легких платьях, разговаривают и чистят овощи.
– Жертвы урагана, – тихо сказал доктор. – У правительства есть деньги, чтобы построить им дома, – славные канадцы прислали, но воз и ныне там, вы понимаете.
К ним подходят старик, женщина, тоже старая, и несколько людей помоложе. Старик трогает его за руку.
– Мы за вас, – мягко говорит он и искоса взглядывает на Ренни.
Она стоит, испытывая неловкость, не зная, должна ли что-то сказать.
По дальней стороне поля движется, удаляясь от них, небольшая группа, все белые, хорошо одетые. Ренни вроде бы узнает среди них двух немок из отеля и пожилую пару с корабля, с биноклями наперевес. Наверное, она и сама так выглядит: типичный турист. Наблюдатель. Подглядывающий.
Совсем рядом с ней на матрасе, вытащенном на солнце, лежит молоденькая девушка и кормит ребенка.
– Красивый малыш, – говорит Ренни.
Это неправда. Он весь в складках, сморщенный, словно слишком долго пробыл в воде. Девушка не отвечает. Она тупо смотрит на Ренни, как будто ей не привыкать, что на нее глазеют.
– Может, нам завести ребенка? – спросила Ренни Джейка лишь однажды.
– Ты же не хочешь так быстро ограничить свои перспективы, – ответил он, словно только ее перспективы будут ограничены, словно он ни при чем. – Думаю, лучше тебе на время отложить. Чтобы выбрать идеальный момент.
Это было